На мой взгляд, психоанализ не может позволить себе такое одностороннее видение. В нем упускается то, что Юнг называл целевым элементом, когда задаются такие вопросы как: «На какой результат направлено такое переживание?», «Что оберегают эти защиты?» И, скорее всего, ответом на этот вопрос окажется – «человеческая душа».
Завершая эти размышления, я хотел бы предложить своего рода гностическую фантазию о развитии души в жизни человека. Эта история содержит некоторые переживания, касающиеся духовного и материального мира, о которых мы говорили в этой главе, и вплетает их в повествование, такое же древнее, как сама психика.
Видимо, процесс становления собой, тем, кем человеку предназначено стать (юнговское определение индивидуации), предполагает воплощение в материальном мире чего-то духовного. Некий зачаток истинного я вынужден совершить рискованное путешествие по очень опасной территории из мира вечности в мир времени, от духа к материи, от божественного к человеческому, чтобы стать душой человека. На этом пути его ждет много испытаний, ему предстоит пережить и выстрадать великое разочарование, возможно, ему не суждено полностью завершить это многообещающее путешествие, если его страдания на самом деле окажутся чрезмерными. Он даже может быть вынужден расколоться на две части, отправив какую-то свою часть обратно в нетленный мир, из которого вышел, чтобы быть уверенным, что душа не уничтожена. Иногда он может выйти из такого диссоциированного состояния и войти в жизнь еще раз. На этом пути проблески «света» от его истоков (и его верный спутник) могут поддерживать его в страданиях. И если во всей этой разорванности человеческого существования у него будет достаточно тех солнечных дней, когда жизнь кажется возможной… достаточно резонансных образов, эмпатичных объектов самости (Кохут) и оптимальных фрустраций (Винникотт), то он сочтет любовь стоящей того, чтобы пожертвовать всемогуществом… если он сделает это, расставшись с частью своей изначальной божественности, а не сделает ложным я… Тогда, по словам Т. С. Элиота,
Мы придем в конце
В то место, из которого ушли —
Но место не узнаем[18].