– Нужно рассказать о нем командиру.
– Я пока не буду этого делать.
– Почему?
– Чтобы дать возможность Кхуну поведать свою версию событий не под пытками.
– Оджин, – сказала я, не в силах скрыть своего скептицизма, – ты же всего лишь слуга в отделении полиции. И не можешь принимать решений на свой страх и риск.
Он остановился так неожиданно, что мне пришлось упереться руками ему в спину – широкую, сильную спину, – чтобы не врезаться. Он резко повернулся, его глаза встретились с моими. Я быстро убрала руки и подалась назад.
– Слуга? – переспросил он.
– Да. Ты – полицейский-слуга, – настаивала я. – И не должен вести себя, как тебе в голову взбредет. Ты нашел улику и должен передать ее командиру…
Он, качая головой, положил кольцо в мешочек, висящий у него на поясе, и лицо у меня запылало от возмущения. В любой момент командир мог начать пытать медсестру Чонсу, чтобы выбить из нее признание. Перед глазами у меня все подернулось красной дымкой. Мысленным взором я видела ее кровавые раны. Переломанные кости. Кровь, пропитавшую ее одежду и капающую на землю. И мне придется жить с мыслью, что я могла предотвратить столь вопиющую жестокость, если бы отдала кольцо командиру.
Мои руки сами по себе метнулись к его мешочку. Пальцы коснулись грубой ткани, но не успела я потянуть за шнурок, как Оджин крепко схватил меня за кисть. Выглядел он таким же ошарашенным, какой я себя чувствовала.
– Что ты делаешь? – спросил он.
– Если ты не хочешь отдать улику, – сказала я глухим от напряжения голосом, – то это сделаю я.
Его хватка ослабла, но загорелые пальцы продолжали держать мои бледные кисти.
– Послушай, – тихо проговорил он. – Я знаю командира. Если он считает, что ему известна правда, то ничто не заставит его изменить свое мнение. Он не поможет тебе спасти твою учительницу. На это способен лишь один человек.
Красный туман у меня в голове постепенно рассеялся. Я умудрилась прошептать:
– Кто?
– Настоящий убийца. Его признание вынудит командира Сона передумать. Или же, – продолжил он, осторожно отпуская мои кисти, – четвертая медсестра. Если она все еще жива, ее показания станут главным свидетельством в этом деле.
Я с удивлением посмотрела на него:
– Какая четвертая медсестра?
– В полицейский участок приходила женщина и поклялась, что ее дочь, учащаяся на медсестру, отправилась в день резни в Хёминсо и так и не вернулась домой.
– Как зовут эту дочь?
– Минджи. Ей всего двенадцать лет. Может, ты знаешь ее?
Сердце глухо стучало у меня в груди, ум лихорадочно работал.
– Нет… Не думаю. – Я мало кого знала из младших медсестер, а если Минджи двенадцать, то скорее всего она еще чхохакый – то есть учится первый год. – И как ты считаешь, что могло с ней случиться…
– Подожди. – Оджин поднял руку, и я замерла на месте, чувствуя, как лицо