Сарабанда. Максим Исаев

он заметил их, невинно лежащих на жестяном подносе среди другого железного хлама, который он оглядывал перед этим несколько раз, ему стало, наконец, легко и покойно на душе, как будто нашелся его давний знакомый, вынырнувший из сна, а потом выскочивший пробкой из дверей того вагона метро на Пушкинской, в который уже поставил свою правую ногу Харитон. Его все плотнее окружали домашние вещи, они забирались к нему в постель, на стол, в карманы, а людей – наоборот – вокруг становилось все меньше и меньше, они умирали, уезжали, замолкали, и Харитон думал, что вот так и наступает близкая старость и смерть, и вот уже скоро он сможет опять встретиться со всеми, но уже в другом месте.

      Потом грубый разговор немного испортил его настроение, но родные ножницы были важнее.

      – Да?

      – Я по объявлению.

      Ее голос был, к сожалению, хриплый и наглый.

      – Да? Здравствуйте, очень хорошо, спасибо, что позвонили. Когда вы сможете прийти?

      – Сколько?

      Харитон испугался и задумался.

      – Вы приходите просто так, мы с вами поговорим вначале, обсудим, я расскажу вам про свои планы, понимаете, я сам не знаю, сколько получится, но может быть и много.

      – Козел, найди деньги, а потом объявление давай!

      Гудки. Харитон вообразил, что еще приятного сказала ему эта особа. Он долго следил за ломаной линией на обоях, стараясь не спутать ее с соседними, до тех пор, пока она не уперлась в потолок. Тогда он спустился по ней вниз до тех пор, пока взгляд не уперся в расплывшийся телефонный аппарат – один из его главных врагов – подаренных ему к Новому году. Гудки продолжались. Харитон опустил трубку, нагнул голову вправо, линия немного удлинилась, но вскоре опять исчезла, на этот раз окончательно, за подставкой. Вот так вот всегда. В одну сторону дойти – ничего не стоит, а вот если захочешь вниз, до конца, вечно они упираются в эту подставку. Он пошел в ванну, помыл руки холодной водой, внутри стало тише. Полотенце запачкалось, давно не стирал.

      Харитон выключил свет, посмотрел на часы – без пяти десять, потом подошел к градуснику – минус четыре. Начался снег. Вряд ли кто-нибудь еще позвонит, пора бы поужинать. Пойду куплю банку селедки, – решил он и стал одеваться. Идти не далеко, штаны можно не переодевать, а одеть только носки, ботинки, куртку, шарф и шапку. Она, наверное, до сих пор злится, – он захлопнул дверь и засунул ключи в карман. Деньги – в заднем кармане, а сумка не нужна. На темной лестнице тянуло от мусоропровода, но лифт скоро пришел. Снег идет, снег идет, значит, скоро грязь и слякоть. Вон в лифте уже кто-то оставил отпечатки своих ребристых ботинок. А иногда все-таки бывает сухо. Он прошел мимо почтовых ящиков. Внутри своего ничего не блеснуло. Харитон открыл дверь, и сразу все изменилось.

      На свет соседнего желтого фонаря слетались снежинки, жужжали и тихо садились на руки и лицо Харитона. Скоро он весь опух от укусов. По улице плыли машины, захлебывались и плескали веером в разные стороны жуткую смесь.