– Что вы сказали? – тихо спросил он.
Спиридонов не сдавался.
– Елочку для дома приглядите. У меня наилучшие. Возьму самую малость, по-божески. Детишек порадуете, жену…
– Жену? Ах да… Жену… Вы правы, жену…
Искра надежды не потухла: не важно, что господин странный. У них тут в столице много таких бродит. Главное – продать.
– Позвольте узнать, как величать вас, господин хороший?
Мужчина нахмурился, будто не понимая.
– Что-что? Ах, это… Николай Петрович…
– Очень приятно! – Спиридонов указал топориком на ближнюю елку. – Извольте вот эту красавицу… Украсит дом, гостей порадуете.
Странный господин не изволил головы повернуть.
– Гостей? – спросил он, кивнул, будто согласился. – Вот именно: гости… Гость важный…
Сказал и пошел прочь.
С досады Спиридонов чуть топориком не запустил.
– Ах ты ж пропасть, – проговорил и добавил то, что русский мужик вырывает из обиженного сердца. Искренно и смачно. Слова улетели морозным дымком.
Раздался звук, будто чем-то твердым ударили о деревяшку, затем шорох ветвей. Обернувшись, Спиридонов обнаружил, что крупная елка наклонилась. Не ветер ее покосил. В подножие ствола, торчащего из снега, упирался лбом человек. Лежа на животе, раскинул руки. Как птица, которая сослепу шмякнулась в дерево. Человек лежал тихо, не шевелясь, причем без пальто и шляпы, в мятом клетчатом костюме. Откуда он взялся и как умудрился налететь лбом на корневище, Спиридонов представить не смог. Упиться с утра пораньше так, чтобы на карачках проползти по Сенатской площади, мимо памятника Петру Великому, здания Сената и Синода, чтобы уткнулся в елку… Невозможно. Городовые на каждом углу…
– Мать честная, – пробормотал Спиридонов, изумленный до корней души. Чего только в столице не случается, расскажет в деревне – не поверят.
Заткнув топорик за кушак, он потыкал валенком в плечо.
– Эй, любезный, вставай.
Человек не шелохнулся. Лежал, упираясь лбом в елку. Лицо уткнулось в снег. Спиридонов сообразил: дело неладно. Нехорошее дело, совсем нехорошее. Оставив товар, побежал к городовому, который топтался на углу площади и Дворцовой набережной. Городовой оказался знакомым: Масленов получил елочку в знак уважения. Без лишних уговоров согласился разобраться.
Нагнувшись над господином, городовой строго потребовал назвать себя. Тело осталось безучастно. Тогда Масленов перевернул тело на спину. Голубые глаза человека смотрели спокойно и неподвижно.
– Вот, значит, как, – сообщил городовой и грозно хмыкнул.
– И как же? – спросил Спиридонов, ощущая нехорошее шевеление там, где оно шевелится перед бедой.
– А то и значит: мертвый.
– Как мертвый? – еще не веря, переспросил торговец.
– Ты мне ваньку не валяй.