– Даём последний шанс сотрудничать с нами, – добавил первый. – Или ты пожалеешь об этом.
– Делайте, что угодно. Но у меня нет к ней больше доступа. Я её оставил ещё в Париже, и она сейчас неизвестно где.
– Дурак, ты Андрей. Дурак! – вздохнул второй. – И врать не умеешь, а ещё журналистом был.
– Наверно растерял все свои таланты, – усмехнулся первый.
– Да, – усмехнулся второй. – Ой, ну и дурак!
– Сами такие! – ответил Михайлович, да так, что полетели слюни.
– Дураками не рождаются, ими становятся, – продолжил второй. – Не будь таким. Сотрудничай с нами и у тебя будут преференции.
– Поверь, этого того стоит, – добавил первый.
– Да, – выдохнул второй.
– Дурак? – вздохнул Андрей. – Вы ими стали ещё в утробе матери. Уроды!
– Неужели? – спросил первый. – Ты да же не представляешь, с кем связываешься, и что с тобой могут сделать.
– Твари! – продолжал злиться журналист.
– Это твое окончательное решение? – спросил второй.
– Почему Ваш хозяин не выйдет к нам, – указывая головой в сторону машины. – Он думает, я не заметил, что он там? Наверно тебе боязно, не хочешь показать свое истинное нутро? Вот и прячешься за тонированными стеклами! ТВАРЬ! – прокричав в сторону автомобиля.
Тонированное окно медленно опустилось. И двое верзил, схватив журналиста подмышки, потащили его ближе к опущенному окошку.
– Здравствуй! – прозвучал голос, все такой же синтезированный и мерзкий, именно такой же, какой был во сне Лесневского. – Андрей Михайлович Летописный. – последняя буква прозвенела как-то мерзко, долго затихая в уличном шуме. – Я очень занятой! И мне крайне неприятно, когда мне приписывают слишком высокие полномочия.
– В смысле? – растерялся допрашиваемый.
– Начнем с того, что я не показываюсь, не потому что мне боязно, здесь другая причина, – голос по-прежнему звучал синтезировано мерзко. – Меня здесь нет. Как я уже говорил, я очень занятой. Отдай пленку моим людям и разойдемся.
– Да пошел ты! – плюнул Андрей. – Пошли вы все в задницу! – оскалившись. – Вы хотите пыток, я готов. СУКИ!
– В расход его, – вновь прозвучал мерзкий голос. – На вас жалко тратить время, Летописный. Ты просто обычный кусок мяса. Отброс недочеловеческий.
Первый громила достал пистолет с глушителем, и дулом вдавил его к макушке Михайловича. Раздался хлопок и журналист свесил голову. Землю окропила пару капель крови.
– Боже мой! – прикрывая себе рот, Владислав ещё глубже прижимался к укрытию. – Они убили его. Господи! Боже мой! Они убили его!
Незаметно высунув голову, Владислав, продолжал наблюдать за происходящим.
– Вы знаете, что с ним делать, – вновь прозвучал синтезированный голос, и тонированное стекло вновь поднялось.
Тело Андрея, громилы, аккуратно положили в какой-то специальный мешок. На нем был международный символ биологической опасности. Уложив его в багажник, они сели в машину. И транспорт покинули место