– Ничего себе! Нож до сих пор у тебя?
– Конечно, – сказал Томеу почти с обидой, – хотя я его не заслуживаю.
– Почему?
– Потому что я не справился. – Старик опустил голову от горечи, а может быть, от стыда. – Не знаю, как это случилось, но случилось.
– Что случилось? – Я разве что ногти не грыз от нетерпения.
– Могилу раскопали. Через несколько месяцев.
– Кто?
– Не знаю. Всего пять человек, включая меня, знали, где они похоронены. Очевидно, это был не я. Но того, кто это сделал, интересовала лишь одна могила. Он прекрасно знал, где лежит Сидящий Бык. Только его могилу раскопали.
– И что ты там увидел?
– Кости. Только кости. Остальное украли. Что бы там ни было. Но наверняка что-то очень ценное, раз человек выжидал несколько месяцев.
– Думаешь, это был Буффало Билл?
– Нет. Буффало Билл к другу своему относился с уважением. Он все устроил. На прощанье пожал мне руку и в благодарность подарил трубку. – Томеу поднял свой трофей.
– Это трубка Буффало Билла?
– Пятьдесят лет назад была его, да.
– Тогда кто-то из индейцев. Один из этих трех.
– Не знаю. Уже неважно. Это было… полвека назад. Боже, неужели я такой старый?
– И ты никогда никому про это не рассказывал?
– Никогда и никому. До сегодняшнего дня.
– Вот это да. И тебе не хотелось узнать, что там случилось?
– Зачем? Что мне было за дело? Нарушать данное слово, затевать эксгумацию… Чепуха. Зачем усложнять себе жизнь?
– Кладбищенский вор… – прошептал я, зачарованный услышанным.
– Ладно… – сказал Томеу, вставая и давая понять, что разговор окончен. – Пойдем пропустим по рюмочке?
– Мне шестнадцать лет, Томеу.
– А мне почти семьдесят. Одно уравновешивает другое.
Думаю, Томеу был так же одинок, как и я. Как и многие в то время. За неимением еды многие увлекались выпивкой и тратили на нее те гроши, что удавалось заработать.
В их числе был даже Верный Страж Сна Сидящего Быка.
7. Эммет, ростовщик
Вечерами я искал новые места, где бы приткнуться с гитарой. Играть перед незнакомой публикой было проще.
Обычно я бродил в окрестностях проспекта Параллел. Там всегда бурлила жизнь, заведения были полны. Самым знаменитым было кабаре “Красная мельница”. Хотя потом слово “красная” убрали: от упоминания этого цвета у некоторых прямо зуд начинался. Война стискивала людей своей огромной рукой, и все только и думали, как бы выскользнуть, забыться в атмосфере праздника – в театре, в кино, в публичном доме и так далее. Кто поставил бы им это в вину? Все мы стремились откуда-то сбежать, а красивые ножки всегда помогали перенестись в другой мир, – меня, правда, не пускали дальше