Толпа не навевала тоску. Люди были открыты, доступны для любых вопросов и реплик. Мне это пришлось по душе – и сам с удовольствием пускался в разговоры, когда ко мне обращались.
Приехав домой, я ужинал и шёл в «экранную» – так называл комнату с огромным экраном, который служил и для приёма видеопередач, и для связи, и как монитор компьютера, и как поле для чертежей и расчётов. Мог и при необходимости делиться на части…
Ближе к ночи я часто поднимался на самый верх, под прозрачную крышу. В ясную погоду над головой раскидывался дивный, потрясающий шатёр звёздного неба. Эти пространства растворяли меня в себе, словно я был одной из звёзд, или даже целым созвездием. В зените стояли одни миры, в надире – совершенно другие…
Из каких-то непознаваемых глубин души всплыло забытое полудетское увлечение – расчёты траекторий космических кораблей. В той, прежней жизни я никогда не принимал это всерьёз. Ещё в ранней юности осознал, что космонавтом мне не быть… Сейчас же это вернулось. Освежил в памяти классические трассы Штернфельда и Гомана, способы прокладки маршрутов столетней давности – и познакомился с современной методикой. Общие закономерности космонавигации показались мне более интересными, чем сложными. Я по уши зарывался в расчёты, придумывал различные варианты, сравнивал режимы разгона-торможения, ломал голову над уравновешиванием масс, оптимизацией траекторий по влиянию гравитационных полей, солнечному ветру, возмущениям от близких и далёких небесных тел, расходу различных видов горючего…
Сосед улетел на два месяца. Вернувшись, зашёл в гости и застал меня перед экраном, заполненным математическими символами и чертежами. Молча посидел рядом, внимательно разбирая выкладки.
– Не возражаешь, я покажу этот расчёт моему штурману?
– Ради Бога, – ответил я.
Артур рассказал о рейсе. Ходил к Юпитеру и Нептуну. На его корабле стояли новые, так называемые звездолётные двигатели, позволяющие с малым расходом разгоняться до субсветовых скоростей. Этим и объяснялось столь недолгое отсутствие пилота…
Вскоре он опять исчез. За прозрачной стеной на поблекший и облетевший сад тихо опускались снежинки – еще не всерьёз, им всем было суждено, едва коснувшись земли, тут же растаять…
В начале зимы навалилась тоска. Чаще, чем обычно, вспоминалась и снилась Инна. Приходили все, кто остался в невозвратимом прошлом: сёстры, племянницы, отец и мать, Дима с компанией, сосед Зубов, старый друг Марчен, институтские и училищные друзья… Есть только одно настоящее горе – расставание навсегда. Безвозвратный уход умерших и бессильная печаль живых. Вынужденное смирение перед неизбежностью… Я бродил по просторному дому, останавливался у стены, за которой, сквозь чёрную сетку деревьев и кустов, виднелась улица и дома напротив. Прохожих почти не было. Переходил на другую сторону – там, в сотне метров, по шоссе