Яд желаний. Наталья Костина

торт, хоть тресни! А на мое кровное свое хлебало не разевай! Да, утром как проснулся, мы еще там допили… что осталось. А потом я на кладбище намылился – там поминанье на могилках пособирать, яички, пасочки, чего есть… Хорошее дело, жалко, что не каждый день такое… Бывает, и похмелиться кто поднесет… Да. Честно говоря, я хоть сладкое и не люблю, но пасок и конфет насобирал целую сумку. А на Леню я сильно в обиде был. Пусть, думаю, спит, буржуйская морда, я за ним заходить не буду и делиться с ним ничем не буду… Вечером прихожу – а он лежит. Посмотрел – а он уже и холодный… Ну, я его тихонечко и выволок… Тяжелый был, зараза!

      – А когда это было?

      Бомж снова поскреб под шапочкой и наморщил лоб.

      – Да… примерно в это же время, в прошлом году. Весной. Точно, в аккурат после Пасхи. Красная горка была, я ж говорю – поминанье собирать ходил. А вам что, интересно? Вы, случаем, в газеты не пишете?

      – Вроде того, – засмеялась Катя.

      – О, так вы приходите! – Бомж широко повел рукой в сторону двора, как будто приглашая Катю в собственную гостиную. – Я вам таких историй понарассказываю!

      – Хорошо, – согласилась Катя. – А звать вас как?

      – А Володей меня звать.

      – Ну а я Катя.

      – Вот и познакомились, – обрадовался бомж Володя. – Я ездить далеко не люблю, всегда где-нибудь в вашем районе, неподалеку… Район у вас хороший, – с легкой завистью в голосе пояснил он. – Подвалы большие, чистые. Грибочки вот красят… Вы, Катя, если что еще выбрасывать будете, так в ведро не ложите, – спохватился он. – А ложите вот тут, на кран пожарный. Тут собаки не достанут, а я буду идти и прихвачу.

      – Ладно, – согласилась Катя, – только у меня редко что… портится.

      – В газете платят плохо? – посочувствовал Володя.

Из дневника убийцы

      Сегодня я не пошла в театр. Вчера у меня ничего не получалось. Не было настроения, голоса – ничего не было. Бывает так, что ничего не выходит. Как не вышло полгода назад с партией Марфы. Я давно хотела спеть Марфу в «Царской невесте»[21] и с нетерпением ждала начала репетиций. Мысленно я пела ее уже много раз, но… как только я начала пропевать партию, почувствовала, что не готова к ней. Не получается. И не потому, что партия Марфы – сложная, нет, с голосом у меня все в порядке. Я чувствую, что, несмотря на все перешептывания за спиной, мой голос с возрастом становится только лучше. Нет, дело было совсем не в этом. Просто я знала, что сначала нужно самой пережить много страданий, несчастную любовь, измену… быть на грани смерти и безумия. Но разве у меня в жизни всего этого не было? Разве сейчас я не на грани смерти? Не на грани безумия? Разве то, чем я занимаюсь сейчас, можно назвать нормальным? И тем не менее я не смогла спеть Марфу так, как я ее представляю. Я, взрослая женщина, не смогла справиться с ролью юной девушки. Я не смогла бы передать того одиночества, отрешенности от мира, когда находишься внутри и одновременно