– Что насчёт одежды? Я принесла с собой несколько разных комплектов, но оставила сумку внизу.
– Пока забудь об этом, просто носи то, в чём будет удобно позировать. Сначала я хочу изобразить лицо – одежду и детали фона оставим на потом. Гораздо важнее определиться с причёской.
– Хочу оставить эту.
На затылке её длинные волосы цвета беззвёздного ночного неба были небрежно собраны в объёмный пучок, являя взгляду тонкую бледную шею. Лицо, обрамлённое струйками свободных прядей, было достаточно открыто, но кусочек неровной чёлки тенью падал на правый глаз, частично его скрывая.
– Разве не что-то похожее было у тебя в тот вечер, когда мы впервые встретились? Только немного короче.
– Как мило, что ты заметил. Тебе нравится?
– Думаю, да. Кто-то говорит, что для портрета лицо должно быть полностью открыто, в особенности это касается глаз, но тебе очень идёт, так что оставим как есть.
– Спасибо. Ну что, начнём?
Неловкий кивок сыграл роль условного знака, и каждый из нас занял собственное место. Казалось, мы ощущали волнение друг друга. Первые полупрозрачные штрихи в тишине легли на холст, знаменуя собой зачатие нового произведения, родиться которому предстояло ещё очень не скоро. Мир за пределами мастерской перестал существовать, и слух в тот же миг покинул меня. За окном исчез ветер и пение птиц, шум дождя больше не заглушал шаги прохожих – ведь их тоже не стало. Осталась только моя рука, осталась зернистая поверхность холста. Остались лицо и тело Белинды, чей образ отчаянно желал быть запечатлённым на этом полотне. Остался свет, что рисует её в пространстве передо мной. То был момент, оправдывающий всё, что было до него, и всё, что будет после – момент творения. Тогда я понял, что вместе с ней мы дадим начало чему-то… Чему-то. Это осознание обрушилось на меня так внезапно и с такой силой, будто бы я очутился на дне океанской бездны, где вокруг меня всем своим чудовищным весом сомкнулась невообразимая толща воды. Сюда не проникали солнечные лучи – этому месту были знакомы лишь абсолютный холод и бесконечное одиночество. Тошнота скрутила мои внутренности. Что бы ни находилось в моей руке – оно выскользнуло из ослабевшей хватки и упало вниз. Я уловил стопой вибрацию от соприкосновения предмета с полом, но сам звук остался где-то там же внизу, не коснувшись моего уха. Единственное, что я слышал в тот момент – как чей-то голос издалека пробивался ко мне сквозь глухие воды, с каждым новым словом становясь всё громче, пока, наконец, не выдернул меня на поверхность, где я уже снова мог отчетливо различать все звуки.
– Адам! Ты меня слышишь? Очнись!
Мой взгляд упирался во взволнованное лицо Белинды, на щеках я ощущал её мягкие ладони.
– В чём дело? Что ты делаешь?
Звук собственного голоса показался мне каким-то чужим и далёким, а постепенно утихающий тонкий звон в перепонках частично заглушал его вибрацию.
– Это