Я Рада. Девушка, которая выбралась из ада. Исповедь бывшей зечки. Радмила Джаналиева

ремонтом, летней террасой, кучей комнат и ковров… толстых тяжелых ковров, которые я в одиночку мыла. До сих пор как страшный сон вспоминаю крошечный тазик с мыльной водой, грязную пену, убитые щетки и вечно красные руки. Спали мы на матрасах и как придется, и если первое время я ложилась вместе с бабушкой – матерью Ивана, то потом началась игра «кто успел, тот и съел» – приходилось отбивать себе место для сна. Все потому, что в доме нас было много: я, мама, Иван, его родители и две сестры, трое его детей. И если на мою долю выпало складывать за всеми матрасы и драить ковры, то маму ждала участь самой настоящей прислуги. Ей снова и снова приходилось готовить на всю эту ораву – еда сметалась за секунду. Она бесконечно мыла за всеми горы посуды – никто никогда не предлагал ей помощь. Белья для стирки было так много, что таскать его приходилось в двадцати мешках до ближайшей прачечной. Одним словом, никому не было дела, что я и мама не были членами семьи – у цыган мы превратились в обслуживающий персонал.

      Поначалу мы зарабатывали на жизнь, кстати, не трюком со спящим младенцем в переходе, а продажей одежды. Мама и Иван оптом заказывали кучу всякого барахла: зимние куртки, меховые шапки и многое другое. Они с отчимом брали весь товар и уезжали «в тур» по городам: стучались в каждую квартиру и мастерски, по-цыгански продавали, убеждали людей купить эти куртки и шапки в 10–20 раз дороже, чем те стоили на самом деле. Меня часто брали в поездки, так что весь тот период запомнился ощущением постоянного движения: плацкарты и купе, гулкий стук колес, чай в поезде, набитые сумки у нас в руках. От Ивана, правда, проку было крайне мало: отчим почти все время пил и никогда не рвался таскать огромные баулы с одеждой на продажу.

      Я всячески старалась помочь маме, насколько возможно, но все равно не могла избавить ее и от малой доли нашего тягостного существования. Получалось, что моя мама зарабатывала деньги на всю семью, в одиночку вела быт, заботилась обо мне, но что хуже всего – она считала это нормой и терпела! Терпела вечно пьющего и бьющего ее отчима, и я то и дело невольно спрашивала себя: «Почему она мучается? Почему не уходит? Почему не заступается за меня?» Ведь нередко в попытках защитить ее от отчима побои доставались мне. Но уйти она не могла: боялась остаться одна в незнакомой стране с двумя детьми – мной и братом Сашей, которого тогда только вынашивала под сердцем.

      Беременность, кстати, никак не сказалась на поведении Ивана: мама все так же таскала тяжелые сумки, готовила на всех и драила дом, терпела пьяные выходки и постоянные измены. Бывало, она даже уезжала со всеми куртками и шапками на несколько недель, чтобы хоть как-то держать всех нас на плаву. Когда нам приходилось расставаться, я долго не могла унять слезы и порой часами сидела на пороге дома в ожидании, что мама передумает и вот-вот вернется обратно. История Хатико, не иначе.

      Такие одинокие недели не оставались бесследными для меня. Если с мамой я чувствовала хотя бы какие-то заботу и комфорт (а если у нас были гости, ощущала что-то отдаленно похожее на безопасность