3. Отчий дом
Отец ушел из семьи, едва Оксане исполнилось три года. Она не помнила его, но помнила ощущение полета: чужие руки подбрасывали ее вверх, было страшно и весело, а глаза слепило домашнее шестидесятиваттное солнце. В ящике письменного стола долго хранила фотографию и едва узнавала себя в малышке с огромным бантом, чудом крепившимся к воробьиному хохолку, а у отца был острый вороний нос и черные волосы. Мать косилась и неодобрительно шипела:
– Опять на кобеля любуешься? Ну смотри, смотри. Помни, кто тебя безотцовщиной оставил.
Во взгляде матери сквозило садистское злорадство. Оксана плакала украдкой, засыпая. Потом душила злость. Потом пришло спасительное равнодушие. И она испугалась, когда после выписки из роддома с незнакомого номера пришло сообщение: «Медвежонок, поздравляю с дочкой. Папа».
Это было похоже на шутку. Злую, затянувшуюся на двадцать три года шутку.
– Твои друзья? – спросила у гражданского мужа.
Тот прочитал смс осоловелыми от продолжительных пьянок глазами и ответил, что абонент ему неизвестен, что Оксану с дочкой ожидал домой только через пару недель, поэтому обещал Андрэ и Лешему пожить у него, что они талантливые музыканты, что он, Артур, будет у них на вокале и скоро – если Оксана наберется терпения и перестанет быть такой сукой, – они станут знамениты на весь мир, тогда бабки польются рекой.
Но Оксана быть сукой не перестала, ей нужны были деньги уже сейчас: на подгузники и смеси, на коляску, на ползунки, на вещи, в которых Артур понимал еще меньше, чем сама Оксана в фолк-роке. И потому случилась первая после выписки и самая крупная за последний год ссора.
Артур швырял из шкафа ее вещи и орал, чтобы она катилась со своим ребенком к матери. Оксана отвечала, что ребенок и Артуров тоже, и к матери катиться не захотела. Более того, от одной мысли ее бросало в холодную дрожь: представлялся торжествующий взгляд матери. Ее монументальная – руки в боки – фигура, и ядовитые, ненавидимые Оксаной слова: «Я-же-говорила!»
Оксане до подкожного зуда хотелось послать все на хрен, но возвращаться было нельзя. Оставлять Альбину без отца было нельзя! И поэтому запрятала обиду глубоко, на дальний чердак своей памяти, где зарастали паутиной душная злоба на мать и покинувшего семью отца.
И странное сообщение забылось под грузом насущных проблем.
А потом в дверь позвонил курьер.
– Вы, наверное, ошиблись, – сказала Оксана, подозрительно разглядывая огромного плюшевого медведя, перевязанного розовой лентой.
– Галерная, семнадцать, квартира десять, – ответил курьер и подсунул Оксане бумажку. – Распишитесь здесь и здесь.
На обратной стороне значился адрес и знакомое имя.
Оксанин желудок, измученный перекусами и изжогой, ощетинился иглами страха. Она машинально расписалась, посадила медведя в кресло и села напротив, свесив между колен дрожащие руки.
Альбина ревела, но, увидев игрушку, сразу замолчала.
Артур