К счастью, какого бы вреда ни натворил в истории слепой фанатизм, всегда проистекающий из невежества толпы и неверно истолкованных верований, истинное знание, как выясняется, непобедимо. Александрия во времена ал-Мас’уди и без знаменитой античной библиотеки продолжала оставаться не только городом купцов, но и городом науки, в котором вместе с мусульманскими учеными работали христианские и иудейские ученые, опиравшиеся, как и ал-Мас’уди, на труды своих предшественников.
Круг ученых интересов ал-Мас’уди впечатляет, и неспроста. Для одной лишь упомянутой нами книги «Золотые луга» он черпал свои познания из ста шестьдесяти пяти письменных источников, в том числе, наряду с арабскими текстами, из переводных текстов Платона, Аристотеля, Птолемея, а также из древнеперсидской литературы. В другом своем труде, «Книге предупреждения и пересмотра», он упоминает христианских авторов, с которыми был лично знаком, и высказывает суждения об их трудах: складывается впечатление, что они делали по его просьбе переводы на арабский язык нужных ему иноязычных цитат или объясняли их содержание.
«Греческая транскрипция имени Елена в «Золотых лугах» является доводом в пользу широты его интересов и любознательности», пишет о нем лейденская «Энциклопедия ислама». Тот же источник, между тем, предполагает, что ал-Мас’уди был профессиональным географом и путешественником, то есть проводил исследования и предпринимал далекие путешествия на свои собственные средства, лишь иногда попутно занимаясь и торгово-коммерческой деятельностью.
Не поэтому ли самого ал-Мас’уди, которого позднее называли «Геродотом и Плинием» арабского мира, несмотря на всю его любознательную пытливость и огромную работоспособность, современники не считали в полном смысле ученым, а считали скорее собирателем «курьезов, басен и небылиц»», и только великий Ибн Хальдун в XIV веке, хотя и без критики, отдал ему должное, в полной мере оценив исторический метод ал-Мас’уди, его интерес к не-исламским народам, его широкий кругозор и универсальное видение человеческой истории.
Мы еще не раз вернемся на страницах нашей книги к свидетельствам средневековых мусульманских и христианских ученых, но одно дело – подлинные описания времени, и совсем другое – ощущение нашего собственного присутствия в том далеком прошлом. Нам, вчитывающимся в чужие свидетельства и цитаты, мнится быть не только читателями, но и свидетелями, а то и очевидцами истории.
Да и правда – ведь только вдумчивый очевидец может надеяться по-настоящему понять происходящее, которое так быстро перетекает в будущее, что не успеваешь и заметить, да когда же, когда это настоящее вдруг успело стать минувшим?
Не потому ли, когда мы читаем записи ал-Мас’уди, ибн Русты, ибн Хордадбеха и других мусульманских историков и географов, мы всякий раз пытаемся разглядеть не только еще