Ольга Головенкина – поэт из Москвы, о рассказе "На берегу": "Время считало наши часы"… Так было и до нас, так будет и после. Как это странно! За уходящими куда-то часами утекает и радость молодости, и свежесть восприятия, и жизнь.
В сущности – ничего не меняется. Я- это я. Ты – ты! Но зачем, зачем (я никак не могу понять – зачем это!) вместе с там, как время надевает свою безжалостную маску на каждое лицо, зачем что-то тонкое, светлое, нежное, словно бы прорастает, вначале тоненькой, потом все более и более жесткой корой, удерживающей настоящие чувства; только изредка, словно нечаянно, пропуская искорку, на миг освещающую и освящающую нашу нежность.
Старые часы вновь отсчитают положенный срок, все возвратится в памяти ярким бликом. Помнишь, как там, над водой, между облаков удивительно плеснуло потоком свет заката? – так же оживут во мне те дорогие часы и в тихой комнате, в полутьме, станет все другим…
Пускай – прошло, но было… Это было! И все это нужное и дорогое, все – мое.
Знаешь, я сегодня скажу тебе – мне есть чем жить. У меня было так много счастья, только посмотри: суббота, воскресенье, понедельник, вторник… И целое утро среды"…
Об эссе "Невский проспект": "Ты знаешь, я почувствовала себя школьницей на уроке литературы, который слушает целый класс, раскрыв рты, и с обожанием смотрит на любимого учителя. Я сижу на третьей парте… Слушаю, смотрю, и думаю: "Ах, почему я маленькая, а Он уже учитель! Как это несправедливо!"
Как мне уютно и хорошо рядом с тобой мысленно по любимым улицам любимого города идти. Пусть он одрях, пусть все, что ты говоришь – правда. Я знаю, что это правда"…
Тонкая струна
Нас всегда объединяла общая радость.
Горе тоже объединяло, потому что его делили на всех и даже становились от этого сильнее. Пусть об этом все помнят…
Когда-то, после похорон отца-фронтовика, мне приснился странный сон. Вроде, сидим мы с ним за одним столом, разговариваем о жизни. Поднимаю я стакан, чтобы помянуть его, а он без дна. Так отец рассмеялся и говорит мне, что за все горе на Руси не выпить. Это за радость можно, ее всегда меньше у каждого было. За то с ним тогда и выпили вместе, за этим поминальным столом…
Двое
В вагоне электрички жарко от сдавленных в проходе тел. Пот висит хлопьями, словно пена бешеной собаки. Это почти не портит общего праздничного настроения людей, вырвавшихся на выходные из города. В открытые окна уже рвутся струи пьянящего лесного воздуха. Над выходом в тамбур бегущая строка сообщений времени и остановок. Сейчас будет Белоостров, и до моего Репино уже рукой подать.
По проходу через тележки с сумками к выходу пробирается молодая женщина с годовалым ребенком на руках. Ребенок – смуглый мулат с глазами пугливой антилопы. Женщина зябко съеживается под липкими пристальными взглядами. Неожиданно она, словно защищаясь, крепко прижимает к себе малыша и быстро целует его.