Плавтий ничего не ответил на этот вопрос, и такая осторожность задела Петрония, потому что при всем своем безразличии к доброму и злому он никогда не был доносчиком и разговаривать с ним можно было вполне откровенно. Он снова переменил тему и стал расхваливать жилище Плавтия и хороший вкус хозяина.
– Это – старое гнездо, – сказал Авл, – в котором я ничего не изменил после того, как получил его в наследство.
Когда была отдернута завеса, отделявшая атриум от таблинума, дом стал виден во всю длину; через перистиль[33] и лежащий за ним зал взор достигал сада, который издали казался светлой картиной, заключенной в темную раму. Веселые молодые голоса долетали оттуда до атриума.
– Позволь нам, Авл, – сказал Петроний, – послушать вблизи этот искренний смех, теперь его так редко приходится слышать.
– Охотно, – ответил, вставая, Плавтий. – Это мой маленький Авл и Лигия играют в мяч. А что касается смеха, то ведь вся твоя жизнь, Петроний, проходит в нем.
– Жизнь смешна, потому я и смеюсь. Но здесь смех звучит иначе.
– Петроний не смеется в течение целого дня, – прибавил Виниций, – он посвящает этому ночи.
Так, разговаривая, они прошли вдоль всего дома и очутились в саду, где Лигия и Авл играли в мяч, причем рабыни, называемые сферистками, поднимали мячи и подавали играющим. Петроний бросил быстрый и беглый взгляд на Лигию. Авл, увидев Виниция, подбежал к нему, а тот склонился перед прекрасной девушкой, которая стояла с мячом в руке, разрумянившаяся, немного запыхавшаяся, с слегка растрепавшимися волосами.
В триклиниуме, затененном виноградом, плющом и другими вьющимися растениями, сидела Помпония Грецина, и гости пошли приветствовать ее. Петроний, хотя и не бывал у Плавтиев, встречался с ней у Антистии, дочери Рубелия Плавта, кроме того, в доме Сенеки и у Полиона. И он не мог не удивляться, глядя на это печальное и в то же время ласковое лицо, на благородство ее фигуры, жестов, слов. Помпония до такой степени путала все его представления о женщинах, что этот испорченный до мозга костей и уверенный в себе, как никто в Риме, человек не только чувствовал к ней нечто похожее на уважение, но даже и терял свою обычную самоуверенность. И теперь, благодаря ее за заботы о Виниции, он невольно употребил слово «domina» – госпожа, которого никогда не сказал бы в разговоре, например, с Кальвией, Криспиниллой, Скрибонией, Валерией, Солиной и другими женщинами из большого света. После приветствия и благодарности он стал упрекать Помпонию, что она теперь нигде не показывается, что ее нельзя встретить ни в цирке, ни в амфитеатре, на что она спокойно ответила, положив свою руку на руку мужа:
– Мы стареем, и оба все больше и больше любим свой тихий дом.
Петроний хотел спорить, но Авл Плавтий прибавил своим свистящим голосом:
– Мы