А в самом творении, в его ткани всегда оставалась дьявольщина. И вопреки всему он считал себя повелителем Вселенной. И не было ему равных. Потому он так лихо и задорно улыбался, в тот миг, когда столкнулся с нею. Она, единственная в мире, знала его тайну. Они ощутили себя единым целым, и никто не сможет заставить их расстаться.
Он знал, что эта комедия – дань ей за подвиг. Если книга не будет опубликована, если о ней не узнают в мире – все напрасно. Он не мог принести ее в жертву беспамятности. Это было слишком несправедливо, и никак нельзя допустить.
Он знал, что давно бы уже смирился и забросил свое гениальное творение, но не сделал этого ради нее, потому что тогда она останется в небытии, не получит бессмертия, а это недопустимо. И он исправлял, дописывал, убирал наиболее вызывающие места, чтобы это можно было втиснуть хоть в какие-то рамки. Но и после этого ничто и никуда не втискивалось. Комиссаром не нужен был эпос об Аде и Рае, он противоречил их быту и бытию.
Фауст проснулся от нестерпимой жары. И понял, что в мире творится нечто более дикое и страшное, чем обычно, а ведь казалось, что хуже не может быть.
– Будет хуже, – отвечал ему пудель, непонятно откуда взявшийся.
Глава 19 Хуже некуда. Сон о Люцифере
Всегда может быть еще хуже, особенно в этом мире и в это время.
Фауст увидел бесконечное пространство, то ли чистого поля, то ли бескрайнего неба. Линия горизонта была рядом. Какие-то люди шагали к нему навстречу.
Среди этих теней он различил двух поэтов. Тех, о ком Марта говорила накануне. Один из них был замучен, второй – расстрелян, они исчезли в этом аду, именуемом концом света. Оттуда они пристально взирали на того, кто выбрал не стихи, а прозу и решил остаться.
Они оба знали, что оставаться всегда труднее, чем уходить. Об ушедших останутся красивые легенды, их поведают миру и через 100 лет. И будут рассказывать, как Поэт командовал собственным расстрелом, как отверг всех и вся. Тогда Он воспользовался правом самому выбирать свою смерть.
Он и теперь бросал вызов и миру, и Фаусту. И они появились оба, чтобы показать ему свое превосходство. А возможно, просто предупреждали, что и его час уже пробил, пора отправляться в путь, и стать вечным скитальцем в бесконечности миров. Для чего еще могут сниться покойники, пока ты жив?
Фауст вспомнил самые горькие минуты, когда пришлось говорить с палачом. Тому неожиданно понравилась его Божественная комедия. Кто мог продумать о таком?
Феликс казался таким добрым и великодушным, в это можно было даже поверить, если бы не реки крови, оставшиеся за его спиной по всей стране.
№№№№№
Фаусту показалось, что он может разубедить его, как-то