– Ты с ней дружишь?
– Нет, только иногда по телефону уроки друг у друга узнаем.
– А с кем ты дружишь?
Это был самый сложный вопрос, потому что я, в общем-то, ни с кем не дружила в том плане, в котором эта понимала бабушка. Хотя училась я в классе с гуманитарным уклоном и там преобладали девочки, я предпочитала двух мальчишек из математического класса. С ними можно было поговорить о чем угодно, один из них писал замечательные стихи, а второй знал массу забавных историй. Иногда после школы мы задерживались в вестибюле и трепались там, пока нянечке это не надоедало. Но назвать все это дружбой я не могла при всем желании.
Я никогда не была в пионерском лагере, практически не ходила в детский сад: родители отыскали для меня большую редкость в то время – частную группу для детишек от двух до семи лет, которую вела какая-то интеллигентная дама без определенного возраста. Нас там было то ли семь, то ли восемь человек, и каждый занимался тем, чем хотел – хотя и в строгих рамках приличия. Рука у дамы была железная, и хотя она никогда никого из нас пальцем не тронула, мы ее боялись, как огня.
Когда я пошла в первый класс, мне показалось, что меня выпустили из клетки в открытый вольер. Я всегда была застенчивой, к тому же отец – военный инженер – воспитал во мне преклонение перед дисциплиной, исполнительностью и соблюдением ежедневного расписания. В общем, четверки у меня в дневнике были большой редкостью, в основном по техническим предметам, которые мне давались туговато.
В результате я просто заучивала наизусть главы из учебников физики и химии. Про математику лучше вообще не вспоминать: я усвоила четыре арифметических правила и могу подсчитать процент. Остальную премудрость типа алгебры, геометрии и даже тригонометрии напрочь выветрились у меня из головы на следующий же день после выпускных экзаменов.
Зато литературу и историю я просто обожала и готова была заниматься ими денно и нощно. В результате при поступлении в институт я набрала двадцать баллов из двадцати возможных и имела право сама выбрать тот восточный язык, который желала изучать. Я выбрала арабский. Вот только сейчас не могу вспомнить, что послужило основанием для такого экзотического выбора. Разумнее было бы выбрать японский, но я всегда была крайне непрактичной.
Когда мы познакомились и подружились с Асей, она нередко напоминала мне об этом: ей-то пришлось учить тот язык, который ей достался. Бирманский. При всем своем практицизме, Анастасия так и не нашла ему применения в деловой жизни. Зато английский учила как зверь, чувствовала – пригодится, да еще как!
Когда я закончила школу с серебряной медалью и поступила с первой попытки в престижный институт, куда девочек вообще брали крайне неохотно, мои родители подарили мне встречу с морем. Они повезли меня в Алупку, где у них были какие-то знакомые, обещавшие устроить недорогое жилье. Поехали, разумеется, «дикарями».
Знакомые нашли