– В карты, что ли, проёрил? – спросил второй. – Может, баккара эта самая на тебя действие имела или стукалка?
– В руки карт не беру. Разве по маленькой… – оправдывался должник.
– Врешь, врешь! Я сам у тебя в стуклятину двести рублей на святках выудил.
Пришел тесть Седелкина, один из крупных кредиторов.
– Подставной… – зашептались кредиторы. – Ну какой товар мог у своего тестя суровщик Седелкин покупать, коли его тесть строевым лесом да известкой торгует!
– Все собрались? – спросил Карл Богданыч.
– Почти что все… Разные мелкие еще не прибыли.
– В таком случае мы можем начать обсуждение дел.
Все сели и начали рассматривать торговый баланс и реестр долгам. Седелкин стоял перед ними как на иголках.
– Книги коммерческие надо прежде всего рассмотреть, книги! – кричал еврей.
– Что книги! – перебил его Скрипицын. – Эта самая литература ничего не покажет, потому ежели булгактеру лишнюю сотню прожертвовать, то он тебе такие вавилоны наставит, что можно понимать в тринадцати смыслах.
– Однако ежели правильная двойная бухгалтерия…
– Двойная-то бухгалтерия еще больше тумана напущает.
– Позвольте, господа, должны же мы прежде всего спросить должника, – перебил спорящихся Карл Богданыч. – Господин Седелкин, что вас привело к разорению?
– Несчастие, – отвечал должник. – Просто как на бедного Макара шишки повалились, и пошел во всем ущерб.
– Однако были же какие-нибудь причины вашего несчастия?
– Спервоначалу курс, а потом золотая пошлина.
– Но ведь вы сами товар из-за границы не выписывали, так при чем же тут курс и пошлина?
Должник замялся.
– Все-таки были основания… – сказал он. – Кроме того, торговля упала. Уповали на гвардию, а вышло совсем напротив.
– Чума вашей торговле не повредила ли? – пошутил англичанин.
– С одной стороны, и чума, потому покупатели чувствовали упование, а при чуме трепет, так до нарядов ли?
Все расхохотались.
– Так ведь наряды-то не из Ветлянской станицы сюда приходят.
– Это точно, но все-таки…
Седелкин совсем растерялся. На глазах его показались слезы, искусственные или натуральные – бог весть. Он приложил руку к груди и начал:
– Господа добродетельные кредиторы! Перед вами весь я тут со всеми моими потрохами. Что хотите, то и сделайте со мной. Ежели злое желание с вашей стороны, то могу завтра же быть на казенных хлебах. Но какая вам корысть губить душу семейного человека, обремененного трепетною женою и невинными младенцами? Отняв у меня руки, вы помрачения моим делам сделаете, а у меня такой вопль, чтоб работать на пользу вашу и когда буду в силе, то уплатить вам убытки по чувству христианского долга; ныне дни поста, и молитвы, и добрых дел, а потому молю о благодеянии