– Это я, – сказал Лопатин. – Как ты? А, ну хорошо. У меня к тебе дело есть. Нам тут человечка из центрального СК прислали… В курсе уже? Это хорошо. Можешь узнать за него по своим каналам. Да что всегда. Кто такой, с чем его едят. Что, зачем и когда.
Услышав ответ, Лопатин сообщил, что будет ждать звонка, и отключился.
***
Огонь, извиваясь клубком обжигающих змей, трещит лишь в метре от его головы.
Боль пронзает все тело. Он пытается привстать, но сломанная в предплечье рука лишь шмякается об ламинат и запрокидывается в сторону, скользя по заливающей пол крови. Он пытается подтянуть правую ногу, но сломанное колено не оставляет никакого шанса. Пытается овладеть второй. Бесполезно – перебитые воспаленные нервы не дают подчинить эти двадцать килограммов кости и плоти своей воле. Нога, живя собственной жизнью, бьется в непроизвольных конвульсиях. Агония такой силы, что от каждого удара по полу ломаются ногти.
В невидящих, разбитых и залитых кровью глазах стоит картина, которую он видел перед тем, как утратил возможность видеть. Животное с золотыми резцами на верхней челюсти, скалясь, склоняется над распластанной на полу Леной и тянет к ней покрытую синими узорами костлявую лапу. Тянет к ее груди. Лица Лены он не видит – ее голову загораживает проклятая тумбочка. Из-за тумбочки, петляя, как горный серпантин, выползает змеей струйка багровой крови.
ЛЕНА?!
Полыхающий мозг, близкий к полной отключке от болевого шока, не соображает уже ничего. Мозг агонизирует от боли, о существовании которой никогда раньше даже не догадывался.
Струи крови заливают лицо, стекая из разбитого черепа по волосам и коже лба, по рассеченным до кости бровям прямо в глаза. Он не видит ничего. Но инстинкты еще работают. Он знает, где он. И знает, кто рядом. Он даже чувствует жар, который все ближе и ближе.
НЕТ! ЛЕНА!
Он пытается кричать. Но эти слова рёвом звучат лишь в его голове. Изо разорванного рта вместе со струей крови и двумя выбитыми зубами вырывается лишь животный, словно потусторонний, бессвязный хрип. Кровь смешивается со слюной и пузырится, капая на костлявую изувеченную переломанную руку, которую он уже не чувствует.
ЛЕНА! НЕТ!
Жар все ближе. Начинаются плавить волосы. Несмотря на боль во всем теле, от разбитой головы до переломанных ног, он чувствует огонь воспаленной кожей. И его накрывает такая волна первобытного ужаса, что из груди вырывается истошный звериный вой…
…Из кошмара Бегина выдернуло так сильно, что он упал с промокшей насквозь от его холодного пота кровати на пол.
Из груди отбойным молотком рвалось сердце. Бегин машинально отшатнулся, отползая назад, пока не уперся спиной в холодную стену. Его глаза дико вращались, натыкаясь то на старую кровать, то на рассохшееся сквозящее окно без штор, то на покосившийся