– Спасибо за обед, мама, – встав, неожиданно для себя, целую её в макушку. Она чуть дёргается от неожиданности и вдруг начинает плакать, тихо, мелко подрагивая плечами.
Не найдя что сказать, ухожу в свою комнату, падаю на продавленный диван и включаю музыку.
Тревога матери передаётся и мне. Пролежав полчаса, натягиваю грубые камуфляжные брюки, простую серую майку с логотипом универа и старую куртку, которая облупилась по плечам сеточкой потрескавшегося дешёвого кожзама.
Через дворы топаю к промзоне. Тут, на оптовой базе, мне всегда рады.
– Андрей пришёл! – машет мне Степаныч. – Он всегда называет меня исключительно так: «Андрей». Знает, что мне это приятно. – Давай подключайся! Фура только пришла.
Здороваюсь со всеми. Кроме Петровича, знаю ещё Димку, цыганистого на вид парня моих лет. Ещё двое незнакомые и не представляются, да и хрен бы на них. Подхватываю звякнувший ящик с водкой. Прохожу десять шагов. Передаю Димке. Через несколько минут сознание отключается, остаётся только позвякивание бутылок, да нарастающая тяжесть в мышцах.
– Шабаш, братва! – Степаныч отсчитывает купюры. Мне отдаёт четыре сотни, меньше, чем остальным. – Извиняй, Андрей, – разводит он руками. – Ты позже пришёл. Мы до тебя уже целую фуру растаскали. Хочешь, я тебе боем отдам?
Бой – это законная добыча грузчиков. В каждой фуре определённый процент бутылок бухгалтерия сразу считает разбившимися. Конечно, никто их при разгрузке не бьёт. Водку переносят бережно, как собственного младенца.
– А тушёнки на бой нет? – спрашиваю я, вспоминая сегодняшние пластмассовые сосиски.
– Нет, её в железе возят. Не бьётся, – смеётся Степаныч.
Соглашаюсь на водку и распихиваю два пузыря по карманам. Главное, дома спрятать, чтобы батя не нашёл. А так можно Симбе отдать. Тот что угодно превратит в наличные, а бухло и подавно. Шагаю домой в приподнятом настроении.
– Ты мерзавец… урод… паскуда… дерьмо… Дерьмо, а не человек! – слышу с кухни. Мама кричит на отца. Он только мычит в ответ, пьян до невменяемости. Слышу, как она наотмашь хлещет его по щекам. Отец падает неуклюже, как мешок. Скрипит табуреткой, садясь обратно.
Не могу это слушать. Тихо, чтобы не хлопнуть дверью, выхожу в коридор и поднимаюсь по лестнице до последнего этажа. Через люк выбираюсь на крышу. Поджав ноги, сажусь на самом краю. Город шумит снизу, и я слушаю его дыхание. Где-то там ездят люди на дорогих машинах. Ведут в рестораны красивых девушек. Трахают их на роскошных кроватях, или в саунах, или просто оперев раком на капот. Швыряют на чаевые халдеям мой месячный заработок. Летают к морю просто на выходные, погреться. Желанный покой не приходил, наоборот, в груди огнём нарастало бешенство и тоска.
– Сигой угости.
Я вздрогнул. Симба передвигался неслышно, как медведь. Удивительно для его телосложения.
– Задрал уже, знаешь ведь, что не курю.
– А вдруг повезёт, – меланхолично