Дичи вокруг нас было много, она в этот раз стала активно мотаться по утренней зорьке, но всё равно облетала редкую растительность, в которой мы прятались, не приближаясь на выстрел, лишь некоторые неосторожные птицы подлетали достаточно близко к кустам с затаившимися охотниками, и все начали понемногу стрелять. Я в тот раз за целый день сбил всего штук пять уток. Когда же вечером мы, усталые, вновь вернулись на баркас, то все оказались разочарованы результатами охоты, особенное недовольство проявляли бывалые охотники, которые, приезжая сюда же до той шквальной «моряны», добывали по пятьдесят, а когда и по семьдесят штук дичи за день, во всяком случае, так они рассказывали. Сегодня же у всех не было почти ничего: у кого пяток уток, как у меня, у кого две-три, а у кого и вовсе пусто.
Мы остались ночевать в своём лагере на вторую ночь, и почти ни у кого не осталось на вечер никаких съестных припасов, люди по давней привычке взяли с собой еды на одни сутки, рассчитывая, как и раньше, выстрелить за день боезапас и с дичью вернуться домой коль не утренним, так вечерним поездом, но не тут-то было, охотничья неудача заставила всех задержаться ещё на ночь в надежде поправить дела на следующий день. По этой причине ситуация с ночёвкой сложилась таким образом, что еды ни у кого не было, а есть хотелось всем, и кто-то уже начал ощипывать добытую дичь, чтобы её сварить, что было на охоте исключительно нефартовым делом, но тут мой товарищ внёс своё предложение:
– Мужики, кто будет есть енота?
– Хорошая идея, – поддержал я его, – давай съедим этого зверя.
Голодное детство, пришедшееся на тяжёлые тридцатые, а также год, проведённый в лагере под Самаркандом, научили меня бережно и с уважением относиться к любой имевшейся в распоряжении пище, пусть даже не совсем обычной.
Ещё двое ребят мне не очень уверенно поддакнули, ну а остальные стали возмущаться:
– Что?! Есть собаку?! Нет, никогда!..
После этого мы с товарищем вышли на палубу баркаса, ободрали с енота шкуру, он потом забрал её, тёплую и пушистую, с собой, разделали тушку, нарезали мякоть на куски, нашли жаровню, поставили её на печку в кубрике, которая уже была растоплена, и стали жарить мясо этого хищника, который к зиме основательно отъелся, со всех сторон тушку облегал слой жира толщиной пальца в два, да такой мягкий, совсем не застывший, несмотря на холодную погоду. Мне подумалось, что именно этот жир, пожалуй, будет пригоден в качестве зимней смазки для ружья, и я налил его себе позднее из жаровни целую литровую флягу – была у меня тогда трофейная фляга из нержавейки, которую я привёз домой с войны.
Вот мясо поджарилось, мы вчетвером съели целую жаровню этого очень вкусного, особенно для зверски голодных людей, блюда, после чего стали готовить вторую порцию, а когда начали уплетать добавку,