Писатели-«деревенщики»: литература и консервативная идеология 1970-х годов. Анна Разувалова. Читать онлайн. Newlib. NEWLIB.NET

Автор: Анна Разувалова
Издательство:
Серия:
Жанр произведения: Языкознание
Год издания: 2015
isbn: 978-5-4448-0408-7
Скачать книгу
предстают прежде всего как ее художественное закрепление…[130]

      Традиция в трактовке Кожинова есть эссенциальная сущность, художник может «обрести» ее при определенных условиях (необходимы творческий дар и чувствительность к прошлому[131]), но в любом случае она обусловливает своеобразие культурного типа. «…Само понятие “традиция” несет в себе, на мой взгляд, лишь положительную окраску. В течение веков от искусства отшелушивается, отпадает все мелочное и ложное, и вырабатывается традиция…» – настаивал В. Солоухин[132]. Художественные традиции, по мысли С. Залыгина, настолько прочны и устойчивы, что «придают определенную устойчивость и традиционность даже всему тому, что традицию отрицает… Однако это вовсе не значит, будто сами традиции очень определенны, определенны до конца, что их легко понять и сформулировать, изучить и даже заучить»[133]. В нашумевшей в свое время статье Татьяны Глушковой «Традиция – совесть поэзии» предлагался целый каскад определений традиции, созданных, правда, по принципу «неизвестное… через неизвестное»[134]:

      Традиция – это и есть сама жизнь поэзии, вечно длящаяся (разрядка автора. – А.Р.), действительная для каждого поэта предпосылка и общая “формула” всякого творчества. <…>

      Традиция не может влиять со стороны. Традиция не может служить дальним или близким “ориентиром”. Явиться предметом “поиска” или “обретения”. В традиции можно только быть, пребывать[135].

      Проанализировав еще в начале 1980-х годов большой массив «неопочвеннических» статей, Г. Белая констатировала, что в них само слово «традиция» «стало отличительным знаком, метой особого миропонимания»[136]. Оно и не требовало понятийной четкости, ибо понималось «своим» читателем суггестивно, через контекст, ассоциации и намеки. В трактовке традиции как механизма непрерывной трансляции культурного опыта и системы символов, задававших границы коллективной идентичности[137], «неопочвенники» следовали общепринятым представлениям, но в их понимании традиции было несколько собственных «осевых» тем, которые артикулировались особенно настойчиво и снабжались многозначащими для национал-консерваторов подтекстами.

      Во-первых, «неопочвенники» видели в традиции символ эволюционного развития общества (при этом механизмы культурной трансмиссии одновременно онтологизировались и политизировались). Ее мощная стабилизирующая сила противопоставлялась резким, как подразумевалось, инспирированным волей отдельных политических групп, социальным изменениям (речь шла, прежде всего, о 1917 годе, первом послереволюционном десятилетии[138], но и о модернизации как таковой), провоцирующим разрывы в национальных истории и культуре. В 1978 году Давид Самойлов характеризовал «деревенскую прозу» как «литературу полугорожан, победивших


<p>130</p>

Кожинов В.В. О литературных традициях // Кожинов В.В. Размышления о русской литературе. М., 1991. С. 267–268.

<p>131</p>

См.: Там же. С. 269.

<p>132</p>

Солоухин В.А. Ответы на вопросы, предложенные журналом «Вопросы литературы» // Солоухин В.А. Слово живое и мертвое. М., 1976. С. 223.

<p>133</p>

Залыгин С.П. Писатель и традиция // Залыгин С.П. Собр. соч.: В 6 т. М., 1991. Т. 6. С. 379.

<p>134</p>

Белая Г. «Стиль памяти». Проблема традиции в наших спорах // Новый мир. 1983. № 9. С. 228.

<p>135</p>

Глушкова Т. Традиция – совесть поэзии // Литературное обозрение. 1978. № 1. С. 30.

<p>136</p>

Белая Г. «Стиль памяти». С. 227.

<p>137</p>

Теоретико-методологической основой для истолкования функций традиции в модернизируемом мире послужили работы: Shils E. Tradition. Chicago, 1981; Еisenstadt S.N. Tradition, Change and Modernity. N.Y., 1973; The Invention of Tradition. Cambridge, 1983; Bausinger H. Tradition und Modernisierung // Tradition and Modernisation. Turku, 1992; Шацкий Е. Утопия и традиция. М., 1990.

<p>138</p>

Надо оговориться, что критиковалось не столько конкретное историческое событие – Октябрьская революция 1917 года, сколько сам принцип радикального и насильственного социально-политического изменения. Это позволяло части национал-консерваторов преклоняться перед величием государства, чья мощь была подорвана революцией, но впоследствии восстановлена, считать себя советскими патриотами и при этом увлекаться «белой» идеей и исповедовать националистические взгляды. «Мы всегда тогда отстаивали идею, что нет раскола русской истории по “классовому” принципу, да, классы существовали и существуют, но есть и единая вечная Россия с ее тысячелетней культурой…» (Семанов С.Н. Вадим Кожинов и его товарищи в русской антимасонской ложе // Вадим Кожинов в интервью… С. 401). Впрочем, большинство «деревенщиков» были ориентированы «антисоветски», поскольку отправной точкой в оценке советского режима для них оставалась репрессивная государственная политика в отношении крестьянства.