Я воплю так, что даже бойцы с уважением смотрят на меня, на минутку оторвавшись от «боёв».
Все эти слова, которые я кричу, детвора слышала не раз – похороны в нашем дворе случались нередко.
Тётя Варя высовывается из окна и кричит в нашу сторону:
– Эй, мелкота! Что случилось? А ну, перестаньте орать!
Я сбавляю обороты.
Одна из «жён», Людка, самая старшая, которой уже восемь лет, отводит меня на лавочку, усаживает и говорит:
– Ну, посиди немножко. Бабушка говорила, что время – лечит.
Нет, меня время не хотело лечить!
Прошла минута, потом – пять минут, потом – десять, и никакое время меня не вылечило!
Мне очень, очень жалко погибшего «мужа». Я не играю, я просто превращаюсь в бедную вдову.
У всех моих тётушек на войне погибли мужья. Мой дедушка пропал без вести. А это значит, что никого из них больше нет. На всём белом свете – их нет.
Не-е-е-ет!
Я представляю себе это так живо, что слёзы ручьями начинают литься из моих глаз.
Я сижу, причитаю и плачу – я, бедная вдова, осталась с тремя дочерьми на руках… с Эльвирой, Альбиной и Серебриной! Да как же я буду дальше жить?
Сколько таких рассказов и причитаний я слышала…
От тётушек, от соседок, от бабушки.
Я сижу и долго, очень долго для пяти лет, безутешно плачу. Наконец я сползаю со скамейки и иду к тому месту, где оставила «посудку».
Надо же кормить детей! Надо борщ варить! Надо ехать, искать могилку мужа…
Возле «посудки» никого нет. Только мои черепки стоят сиротливо.
Тогда я нахожу одного из бойцов и начинаю объяснять ему:
– Товарищ командир, я жена погибшего Кольки. Хочу найти могилку, где он похоронен. – Тут я снова начинаю плакать и вопить: – Он погиб, как герой! Он ам… ам… зуру закрыл! А я осталась одна с тремя детьми… У-у-у… С Эльвирой, Альбиной и Серебриной… У-у-у…
Тут «товарищ командир» и ещё несколько «бойцов» начинают хохотать как ненормальные и показывать на меня пальцами:
– Тю! Дура!
От непонимания и удивления дыхание моё останавливается:
– А… что?
Один из бойцов перестаёт хохотать и наконец говорит:
– Кольку твоего и Пашку давно обедать позвали. Людку бабушка забрала, а Светка домой сама пошла. Мы больше не играем! Давно уже! А ты… ты…
– А она пойдёт могилку Колькину искать! Ха-ха-ха!
И снова мальчишки начали хохотать, держась за животики.
Я поняла, наконец. Мне очень, очень хотелось плакать. Но, видимо, «бедная вдова» выплакала все слёзы. Я отвернулась от бойцов и пошла.
Куда глаза глядят.
Именно туда, и никуда больше. Или меньше.
Почему я запомнила именно эту «войнушку», а никакую другую?
Ну, во-первых…
Ох, как неприятно отделять «первых» от «вторых»! И «во-первых» от «во-вторых»! Потому что –