1992 год. Лето. Мы с братом ещё маленькие. На остановке мама – не такая, как всегда, а пасмурная, как будто чего-то тревожно ждущая. И рядом папа – тоже необычный, слишком задумчивый, а иногда слишком порывистый. Автобус должен отвезти нас к бабушке, в Кукобой. Но он всё не приходит и не приходит. Родители стоят на остановке, а мы с братом залезли на кучу камней.
– Смотри, какой камень! – говорю я брату и показываю ему небольшой красивый камень, переливающийся разными цветами, и сам любуюсь этим камнем.
– Это искрач, – говорит брат с видом знатока и, как бы сам опасаясь выхватить его у меня из руки (он всё-таки младший брат), очень близко его рассматривает.
– Искрач, – повторяю я, – вот это как будто стекло в нём застряло.
– И ещё вот эти коричневые какие-то штуки, – показывает брат пальцем.
– И чёрные, и серые, – подхватываю я.
– А это, – брат тоже поднимает камень из кучи, – это белый искрач. – И протягивает мне.
– Это белый искрач, – произношу я почти шёпотом, поворачивая камень под разными углами, – такие камни редко встречаются.
– Очень редко, в основном чёрные и серые, – подтверждает брат.
– Давай попробуем искру высечь, – предлагаю я и начинаю бить один камень о другой. У меня ничего не получается.
– Давай я попробую, – говорит брат. Но и у него не получается.
– Может, белый с чёрным не дают искры, – догадываюсь я, и мы быстро находим ещё один чёрный искрач, но и тут ничего не выходит. Мы оба поворачиваемся, чтобы позвать папу, но он отошёл куда-то далеко, почти к той забегаловке, курит там и разговаривает с каким-то усатым дядькой. Мы продолжаем искать другие искрачи.
Потом папа возвращается к остановке, но мы уже не пытаемся высечь искру из камня, а делаем туннель в горе камней, и тут нам его помощь не нужна.
Мама с папой о чём-то нервно разговаривают, как будто спорят. Мы оба не знаем, о чем, да нам это и не интересно, мы поглощены другим: мы никогда не видели столько камней в одном месте.
Это сейчас, оборачиваясь назад через двадцать с лишним лет, я понимаю, что папа уже выпил – оттого он так задумчив и в то же время возбуждён. А мама боится запоя, и потому у неё такой испуганный и каменный взгляд, и вся она одновременно какая-то каменная и в то же время неестественно резкая. И как странно теперь, в воспоминании смешиваются это незнание взрослого мира и погружённость в детскую безмятежность!
Шёл 1992 год, страну лихорадило, папа уже, увы, начинал пить запоями, цены росли как на дрожжах. Это я и сам видел уже тогда, заходя вместе с мамой в магазин… А мы с братом рыли туннель в горе придорожных камней и радовались белому искрачу, который так редко встречается в природе. А всё потому, что мы жили настоящим, даже не настоящим, а вот этой минутой, этим мгновением, которое почти всегда было прекрасно и останавливалось само по себе.
И