– Поберегись!
Карина еле успела попридержать лошадку, когда со склона горы мимо пронеслись сани с поднятыми оглоблями. В санях визжали девки, смеялись и орали мужики. Женщины были по большей части местные, в вышитых по традициям радимичей кожушках, в пестрых головных шалях, а вот развлекали их в основном, судя по одежде и доспехам, воины пришлые. Кого целовали в санях, кого лапали. Но тут, на развороте, сани стали крениться и опрокинулись набок. Образовалась куча мала, замелькали подолы, сапожки, валенки, а где и голые ляжки в ворохе юбок. Шум, хохот, визг. Какой-то рыжий воин в богатой кольчуге подмял под себя девку, шлепнул по оголившейся ноге.
Лошадка Карины заволновалась среди шума, и всаднице пришлось приложить усилие, усмиряя ее. А вокруг опять плясали, гудели рожки, прямо на поводья лошади наскакивали скоморохи в пестром тряпье, звенели бубенцами, зазывали:
– Куда едешь, красна девица? Погуляй с нами, спляши по-масленичному, порадуйся окончанию зимы надоевшей!
Чтобы ее не узнали, Карина ехала, опустив голову, до самого носа закутавшись в плат. Хотя среди бела дня, да еще в толпе наверняка нашлись те, кто узнал. Карина даже расслышала, как кто-то спросил, что тут молодая вдова Боригора делает? Но на него сразу зашикали, чтоб молчал. Однако ее успели приметить. И когда она подъехала к мосту у градских ворот, Карину уже поджидали стражи.
Она узнала местного выборного десятника Давило, коренастого, с сивой бородой, в длинном кольчатом доспехе. Он сразу подошел, взял лошадь под уздцы. И первое, что спросил – когда же Родим прибудет с ратью? А как услышал, что захворал Родим, только рукой махнул обреченно.
– А у нас вишь, что тут. Гм. Гости на Масленицу пожаловали, мать их так перетак.
Голос был злой. Карина пригляделась к Давило, к воям его. Поняла – не все ладно в Копыси, несмотря на веселье. И видать, многим не по нутру, что поляне гуляют тут, щиплют их девок, что праздновать приходится с теми, кто сильнее.
– К Судиславу веди! – приказала Карина.
За оградой даже в холодном сыром воздухе сразу ощутился смрад отхожих мест, хлевов, свинарников. Цвета вокруг – буро-серые, грязно-рыжие, все дерево темное, смола, слякотный снег, на сугробах темные пятна золы. Избы, как и принято у радимичей, построены внутри частокола по кругу, между ними узкие проходы, не шире, чем для проезда телеги. Прямого пути нет, все между постройками петлять приходилось. Избы стоят одноверхие, длинные, с похожими на скирды кровлями. Из-под стрех сквозь волоковые оконца вьются струйки дыма – топят по-черному.
В центре Копыси, где располагалась вечевая площадь, стоял двор-терем посадника, единственное двухъярусное строение града. Его окружали дворы с постройками, с резными кровлями, петушками на скатах крыш. По центру довольно обширная гридница для пиров-сходок, от нее галереи-гульбища на резных подпорах отходят. Двор перед строениями от снега вычищен, песочком присыпан.
Сам посадник стоял перед крыльцом в окружении копыських нарочитых