– Это довольно длинная история, – начинаю я. – Полагаю, кое-что происходит. Происходит там, – я перевожу взгляд на запертую дверь. – И происходит со мной.
Большая рука Джуда нежно гладит кошку по спине, пока он ждет, что я продолжу. В ответ Пусси мурлычет, как крошечный пушистый локомотив.
– Сама не знаю, когда это началось, но моя мама страдает синдромом патологического накопительства. Наверное, она всегда им страдала, но в мои детские годы все было не так плохо. У нее вещи навалены почти до потолка в каждой комнате дома. Невозможно перемещаться из комнаты в комнату, не перелезая через предметы или не протискиваясь между ними. Она перестала убираться много лет назад. Кухня и ванная грязные, там жуки и гниющая еда, – я с трудом сглатываю. Подбородок Джуда слегка приподнимается, и мускул на его заросшей щетиной челюсти подергивается. – Я больше не могу пользоваться туалетом, поэтому использую кошачий наполнитель в большом ведре и просто выбрасываю его каждый день. Знаю, это отвратительно, но другого выхода я не вижу.
Джуд резко проводит рукой по волосам. Он прищуривается, осматривая комнату, и наконец замечает маленький холодильник в углу.
– У меня есть там немного еды и воды, и я каждый день принимаю душ в школе после занятий физкультурой или на стоянке грузовиков. Я ничего не слышала о своем отце с тех пор, как он уехал несколько лет назад. А моя мама… она просто сидит в своей комнате. Она работает из дома оператором службы поддержки. Но она как будто забыла обо мне. Она со мной не разговаривает. Я больше не хожу в основную часть дома, поэтому совсем ее не вижу. Я просто отправляю ей текстовые сообщения. Иногда она отвечает. Мне приходится держать дверь запертой, чтобы она не могла войти и навалить сюда всякой всячины. Я забираюсь через окно, потому что не могу добраться до входной двери.
– Что за безумная хрень! – рычит Джуд, выслушав меня до конца.
– Я научилась жить с этим, – поморщившись, отвечаю я, – до тех пор, пока, будем надеяться, не смогу съехать.
Он резко встает и указывает на дверь.
– Открой ее, – приказывает он. – Открой эту дверь сейчас же и дай мне посмотреть.
Мое сердце бешено колотится. Это мой худший кошмар. Я не хочу, чтобы он видел – или учуял – остальную часть дома.
– Джуд, я…
– Открывай. Сейчас же, – требует он, его грудь вздымается и опускается.
Я встаю и иду к двери. Моя рука дрожит, когда я тянусь к замкам.
– Только ничего не говори моей маме, Джуд. Она больна. Пожалуйста, не надо…
– Я не собираюсь ничего говорить. Просто дай мне посмотреть, что находится по ту сторону двери.
Моя мама, скорее всего, слишком увлечена телевизором, чтобы понять, что в доме кто-то есть.
Боль в груди распространяется до горла и ключицы, когда я отодвигаю засовы и распахиваю дверь. Джуд отшатывается и морщит нос от отвратительного запаха. Я уверена, что какая бы дружба ни завязалась между нами, она закончится к тому времени, как он уйдет сегодня вечером. Никто не захочет дружить с кем-то, кто живет в такой грязи.
Джуд