По моим расчетам к границам Звенящего Леса мы должны были подойти не позднее следующего полудня. Приближение пустыни становилось все более очевидным: деревья редели, воздух стал суше, а ветер приносил запах раскаленного песка и камня. Меньше становилось травы и цветов. Поэтому мое внимание не мог не привлечь великолепный ирис, который со своим густо-сиреневым венчиком и яркой желтой сердцевиной выглядел просто вызывающе.
– Какой экземпляр! – восхитилась я, торопливо спешиваясь и опережая Буцефала, вознамерившегося попробовать цветок на вкус. Вороной обиженно фыркнул и отошел в сторонку. Я опустилась на колено возле гордо возвышающегося над травой ириса, бережно провела пальцами по его плоским, плотным листьям, похожим на лезвия мечей. Вот этого-то красавца мне в мои целебные травки и не доставало! Помимо незаменимых защитных свойств – не даром его листья так похожи на мечи – он обладал замечательными противоспалительными свойствами, обезволивал, а так же был незаменим в лечении глазных недугов. А мне после стычек с некоторыми ядовитыми тварями иногда сутки приходилось где-нибудь отсиживаться, пока слепота не пройдет…
– Ах ты, касатик мой, петушок мой бравый, цветок сорочий, – ворковала я, кинжалом аккуратно разрыхляя землю вокруг корневища. – Ты не обижайся, пивник мой, огурчик заячий, чеменник красивый19. Я возьму цветок твой – сердцу для радости, я возьму листья твои – для отваги, я возьму корень твой – для исцеления…
Клубень, осторожно извлеченный из почвы, радовал глаз своим размером и плотностью. Не пересидел еще, как раз в самом соку!
Не успела я припрятать цветок в сумку, как ухо уловило еще далекий перестук копыт. Я вскинулась и оглядела дорогу в оба конца. Буцефал тоже насторожился, поставив уши торчком. Дробь нарастала, вызывая тревогу тем, что приближающихся всадников видно не было. А ведь среди редких деревьев верховым не укрыться, к тому же при таком галопе. И дорога оставалась пуста в обоих направлениях!
– Это что за наваждение? – пробормотала я, отступая к коню, в одной руке так и держа ирис, ладонь другой положив на оголовье меча. Буцефал тихо всхрапывал, потряхивая головой, отчего его роскошная длинная грива колыхалась, словно стяг. – Тихо, родной, тихо.
Слух доказывал, что на нас, по меньшей мере, уже с двух сторон должны были лететь всадники на крупных скакунах. Фавны и прочие козлоногие отпадали: перестук имел весьма характерный четырехчастный ритм. Но это были и не лошади. Кентавры? Олени объезженные? Бараны скаковые? А что, встречались мне исполинские архары, способные выдержать вес взрослого мужчины в боевой броне!
И тут воздух вокруг вдруг поплыл, потек размывами двух красок – сиреневой и золотой. И мы с Буцефалом оказались в окружении десятка гарцующих единорогов. Единороги! Эльфийская кавалерия! Мой вороной свирепо оскалил зубы и раздул