Тропа начала ощутимо забирать в сторону, будто огибая незримую стену, и убегать в совсем мне не нужном направлении: обратно к обжитым местам, к поселениям и городам. Нет уж, родная, спасибо за заботу, а нам все прямо и прямо. А вот пасынок твой, натоптанный то ли отчаянными грибниками, то ли травницами, ответвляется и едва заметной стёжкой тянется в подлесок. Туда, где всё меньше сосен и похожих на берёзы верканок, девичьих деревьев. Туда, где густая зелень хвои мерцает крупными искрами, будто кто-то там гирлянды праздничные развесил. Вот туда мне, тропа-голубушка. Беги себе дальше, выводи заплутавших.
А мне в тишину, в покой надо. Подальше от цивилизации и её благ.
Где-то высоко над головой пронзительно крикнула птица. Почудилось, что предупреждает. Или даже просто окликает: куда-куда?!
– Цыц, кликуша, – бормочу себе под нос и морщусь, когда конь решил миновать какую-то кочку подскоком, от чего меня подбросило в седле. – Буцефал! А понежнее?!
Вороной под седлом лишь фыркнул, при чём с отчётливо слышимым раздражением. Потом издал что-то похожее на ворчливое рычание и передёрнул шкурой. Если бы была возможность прямо сейчас заглянуть ему в морду, то и на ней бы читались все оттенки недовольства. Мол, вози вас, нежных, чуть не на цыпочках!..
Оставалось лишь порадоваться, что найтмар1 не говорит. Внятными, я имею в виду, словами. Хотя подозреваю, чихвостил он меня во все корки да всё непечатно. Однако, несмотря на дурное настроение, Буцефал не сбросил меня и в дальнейшем старался ступать аккуратнее. И всё равно правый бок продолжал противно ныть, и мне всё время хотелось скособочиться, а то и вовсе лечь на могучую конскую шею. Настроение от этого, конечно, не улучшилось, что, впрочем, и не удивительно в свете недавних событий и трудно заживающего ожога. Мне бы пару-тройку деньков отлежаться в целебных водах да с притираниями из ведовских травок. Но пришлось экстренно уносить ноги, пока от нас с найтмаром головешек не оставили. Или не настрогали ломтиками, благо желающих было предостаточно. Вот во время бешеной скачки по горам, по долам, через города и села растрясло. Даже моя небывалая живучесть в этот раз плохо выручала.
В таком настроении даже живая тишина Ведьмачьего Леса, запретного для всех здравомыслящих созданий, не пугала и не настораживала. Действовала скорее успокаивающе. Хотя в сам Лес мы ещё и не въехали, но от подлеска уже легла под ноги густая тень. И показалось, что прохлада коснулась ноющего справа бока, и стало легче сидеть в седле прямо.
Рука привычно вытянула из поясного кошеля чётки – низку из простых деревянных бусин, не украшенных ни шелковой кистью, ни подвеской из драгоценного камня. Такие бусы из деревьев светлых пород деревенским девчушкам от дурного глаза одевают до поры их вступления в пору созревания. Оберёг этот прост и незатейлив, слегка лишь отполирован, чтобы детские шеи не занозить.
А на моих четках, уже потемневших от частого перебирания и по той же причине отшлифованных до блеска, на крутых боках прорезаны знаки. На каждой бусине – по два: в одних серебряная краска легла, в других – чёрная. Всего тридцать одна бусина, знаков – вдвое больше. Серебряные и чёрные. Светлые и тёмные. Две стороны одного.
Сделав вдох, беру чётки в левую руку, правую положив ладонью вверх на бедро, и начинаю их перебирать, бормоча под нос что-то вроде мантры. Найтмар дёрнул ушами, заслышав мой голос, но шага не сбавил, сумев сохранить мягкую, почти крадущуюся поступь. Ну да, с его-то повадками и не такое возможно.
Привычный умиротворяющий ритуал повторения имен Аарок, тишина надвигающегося Леса и усталость сделали своё дело. Дрёма впуталась в перебор деревянных бусин и моё бормотание, притупила настороженность и внимание. А потому только резкая остановка и всхрап Буцефала заставили меня вскинуться за секунду, как прозвучал окрик:
– Хэй, Tanuo2!
В тишине, царящей на границе с Ведьмачьим Лесом, насмешливый оклик прозвучал площадной бранью во время храмового богослужения. От удивления оставалось только раскрыть глаза пошире и вглядеться в того, кто наградил меня столь нелестным прозвищем.
– Хэй, я к тебе обращаюсь, мил-сдарь Шлындра!
Поскольку иных кандидатов на это звание поблизости не наблюдалось, то было ясно, что обращаются всё-таки ко мне. Ну, не к коню же!
А на тропинку, уже почти сгинувшую в необычайно густом мху, из ближайших кустов вдруг полезла настоящая шайка. И при их виде глаза, кажется, округлились не только у меня. Судя по пряданию ушей,