ни из чего как чудо
как золоченье чувств
я ещё буду буду
выживу изречусь
и в этих зимах снеговых…
и в этих зимах снеговых
и в этих вёснах
серчают питерские львы
скребутся вёсла
о невский лёд и волжский плёс
ни хмур ни весел
уткнулся лось в таёжный лес
рога повесил
по всей взметеленной земле
по праву слова
ничто о горести и зле
и что такого
спишь просыпайся спишь…
спишь просыпайся спишь
ну же проснись же ну
у горизонта тишь
в алую глубину
в этот прощальный свет
заново всё начни
выгоревший ночник
звонкие по-руч-ни
эти слова ничьи
значит ли что их нет
I
Ойкумена
Ни о чем не нужно говорить,
Ничему не следует учить,
И печальна так и хороша
Темная звериная душа…
мы так начинались…
мы так начинались
от белой печи
в которой белугой
блажат кирпичи
я – мышью
он – брёвенным срубом
и в нас не бывало
ни горя ни сна
дурного
а только —
резная сосна
и предощущение
чуда
он вышел на берег
озёрной дуги
и эти его
землемера шаги
горели на коже песочной
и знать он не знал
что тем отмежевал
себя от перин
и парных одеял
за скважиною
замочной
а что до меня
то за мною пришли
вернее
как глину
меня обожгли
с петель
посрывали двери
и я зажила
до волокон гола
изнеженно
будто печная зола
так помнящая
о древе
но мы не бывали
до самой зимы
и даже когда
под другие дымы
котельные пороховые
мы встали
как если бы
под камнепад
он всё ещё цвёл
как фиалковый сад
и круглый как облако
яблочный взгляд
мою сердцевину выел
потом ещё долго
его я звала
всё бедственнее
холодела зола
и злость моя
свиристела
но он пустовал
как заброшенный дом
смотрел сквозь меня
и древесным углём
всё начерно
багровело
и сделался снег
и в четыре руки
мы были
невысказанны
и горьки
и голод перечил горлу
тогда он увидел меня
и над ним
как будто свинцовый
исторгнулся дым
и в памяти
дрогнул
горкло
и всё возвратилось
на круги своя
и в белой печи
до предсердья ничья
отплясывала древесина
и подпол звенел
от мышиной возни
и угол завзятый
какой ни возьми
был выметен
и предзимен
и чудо свершалось
в дубовом столе
и слове случайном
и в сонной золе
в напернике
медном блюде
и мы становились
на стылый порог
и в нас заговаривал
яблочный бог
о том как фиалковый
свят лепесток
и