Крыленко, подтянутый, молодой, в стильном пиджаке и при галстуке понравился бы Пашкову, несмотря на заочную неприязнь, если б не пользовался лексиконом завзятого автора передовиц. И еще этот взгляд, ускользающий в пространстве. Он никогда не смотрел в глаза собеседнику. Крыленко поднялся из-за стола, подал руку и удивился, когда Пашков не протянул своей руки.
За соседним столом сидел какой-то сумеречный малый и, отхлебывая из стакана кофе, читал толстую книгу. Крыленко усадил посетителя на стул напротив себя, осведомился, не дует ли здесь. Больше он вопросов не задавал. Он заявил, что знает, зачем Пашков пришел. После этого он потер ладони и пространно изложил мне тезисы своей статьи «На обочине», блуждая взглядом по стенам комнаты. Впечатление было такое, будто он прочитал свой материал вслух.
Крыленко закончил свое выступление и добавил как бы от себя, что обижаться на справедливую критику не стоит, статья могла бы быть и позлее, похлеще. А вообще-то позиция, занятая по отношению к книжке Пашкова, – не его личная позиция, это позиция редакции, он лишь автор, статья прошла все инстанции, в том числе редколлегию, и была согласована там. Палец Крыленко показал куда-то вверх, и Пашков невольно посмотрел на потолок.
Потом Крыленко впервые с момента начала своего монолога посмотрел в глаза гостя и спросил: «У меня есть информация, что вы посещаете Союз писателей и распространяете обо мне заведомо ложную информацию, правильно?» Пашков еще раз поразился убожеству лексикона газетного критика. «С этим я мириться не могу и не буду», – заявил Крыленко.
После этих слов Пашкову пришлось оправдываться, доказывая: информации лично о Крыленко он вообще не имеет, тем более заведомо ложной информации, поэтому не может ее распространять. Крыленко закивал, улыбнулся загадочно, как китаец, и, судя по всему, не поверил ни единому моему Пашкова.
Наконец, Пашков произнес ту домашнюю заготовку, ради которой, собственно, и пришел. Он сказал, что, поскольку наша дискуссия не спор двух частных лиц на около литературную тему, а начата на газетных страницах, там должна быть и продолжена. Дело ведь касается не только одного Пашкова, а целого направления в литературе, – так заявил он с гордостью.
В то время Пашков не был чужд излишней самоуверенности, позже это прошло. Крыленко артистично сделал большие глаза и тут же согласился: «Да-да, эту полемику непременно надо продолжить, я сам в этом крайне заинтересован. И именно на газетных страницах». От неожиданности Пашков чуть со стула не грохнулся. Вот ведь как все просто, нужно было сразу сюда идти, а не околачивать пороги в Союзе.
Крыленко выдержал паузу и сообщил, что в отдел принимают рукописи объемом от пяти до пятидесяти машинописных страниц, и поинтересовался, нет ли с собой уже готового