Сегодня, пользуясь случаем, имеет смысл повертеть эту «тайну» в пальцах и хорошенько ее рассмотреть. Мы знаем эту тайну, она всегда под рукой, всегда в доступности; она имеет тысячи форм и давнюю историю.
Итак, мы говорим о гипотезе, согласно которой в основе разума, мышления и интеллекта все же содержится некий таинственный и непостижимый компонент. Именно он обеспечивает прозрения, вдохновение, способность чувствовать и оценивать красоту, веровать и пророчествовать; его наличие обеспечивает работу «кантовского императива» и желание в весенний денек постукаться крашеными яйца-ми. Вероятно, этот же компонент обязывает homo прослезиться от 9-й симфонии Бетховена или от «Комаринского». Также он генерирует совесть и потребность маршировать.
Остается решить, что же это? Либо это действительно «внефизическая» компонента, либо сложные цепи условных рефлексов, вызываемых крайне специфическими, виртуозно структурированными раздражителями.
В «чистом виде» данная гипотеза обитает во всех религиях мира. В несколько контаминированном (загрязненном) варианте – в культурах и философии. У нее много транскрипций, но мы можем воспользоваться как ее самой лаконичной номенклатурой, т. е. понятием «бог», так и различными производными: «душа», «дух», «духовность» et cetera.
По этой версии мышление и разум – это «зеркало, в котором можно втайне увидеть образ божественного разума» (Рёскин), а также «разум в состоянии существовать и действовать независимо от физического организма», и «он способен воздействовать на обычную материю образом, который невозможно объяснить с помощью известных законов физики» (Кремо). Шопенгауэр утверждал, что «интеллект не существует сам по себе, но подчиняется динамической и суперрациональной силе», а Юнг говорил: «Наша психика – часть бога, и тайна ее безгранична».
Сюда же следует отнести и различные характеристики «духовности», поскольку иррациональная гипотеза прочно увязывает интеллект именно с ней. Бердяев характеризует ее так: «Духовность есть богочеловеческое состояние». Антоний Сурожский утверждает, что «духовность заключается в том, что в нас совершается действие духа святого».
Здесь легко заметить неконкретность формулировок светочей религиозного мыслительства и вспомнить «духовность» в ироничной трактовке Поля-Анри Гольбаха: «Отсюда одно за другим появились понятия духовности, нематериальности, бессмертности. Все эти неопределенные слова, которые мало-помалу изобрели, изощряясь во все больших тонкостях, для обозначения свойств неизвестной субстанции, каковую человек счел заключенной в себе в качестве скрытого принципа своих видимых действий…» «Люди всегда имели склонность прикрывать свое невежество изобретением слов, с которыми не соединялось никакого смысла».
Но оставим пока Гольбаха с его вечным насмешничаньем. Нетрудно вспомнить, что Поль-Анри, развеселившись,