– Ярушкина. Елена Дмитриевна Ярушкина, – честно призналась она.
– Ярушкина? – переспросил Боксер разочарованно. – Нет, такую мы не знаем.
Азартный огнь милицейских очей вновь заполыхал, и тогда Алёна спохватилась и уточнила:
– Я пишу под псевдонимом Алёна Дмитриева, если вам это о чем-то говорит.
Менты снова переглянулись, и напарник Боксера, явно более культурно развитый, кивнул:
– Читал такую. Так себе. Для теток в основном. Любовь-морковь и все такое. Но правда, есть такая писательница. Между прочим, говорят, личная знакомая самого Муравьева.
– Это какого же Муравьева? – с опаской осведомился Боксер. – Начальника следственного отдела города, что ли?
– Его самого, – кивнул напарник. – Льва Иваныча.
Боксер был так изумлен, что зачем-то начал перечислять некоторые сакраментальные буквы русского алфавита.
– Ага! – злобно закричал Смешарин. – Знакомая начальника? Понятненько! Вот она, та самая коррупция, о которой все говорят!
– Да не в том дело, что знакомая, – попытался оправдаться напарник. – У нее даже почетная грамота от УВД есть. За раскрытие хищения картин в Художественном музее [1]. Я по телевизору видел, как ей вручали.
Ну, слава богу, что он смотрел не только сериалы, этот мент, подумала было Алёна, уж теперь-то все, теперь-то Смешарин от нее отвяжется – однако она рано радовалась и рано надеялась, как и выяснилось немедленно.
– Да у вас там могут и медали выдать невесть кому, а что ж, у нее неприкосновенность, как у депутатов, что ли? – вскричал водила. – Она убила, она! Больше некому! Хватайте ее, если у нее неприкосновенности нет, а там разберетесь.
Судя по милицейским глазам, устремленным на Алёну, их обладатели отчетливо разрывались между нежеланием исполнять свой профессиональный долг – и необходимостью это сделать.
«Кажется, пора звонить Льву Ивановичу, – с тоской подумала Алёна, которая терпеть не могла злоупотреблять этой, с позволения сказать, дружбой. – Похоже, сама не отобьюсь. В самом деле, как схватят, как повлекут в узилище… А у меня салфетки кончились, мне умыться надо… и ой, блузка-то в крови, надо срочно застирать!»
И она совсем уже было собралась заявить о праве на звонок «своему адвокату», как вдруг…
– Да отстаньте вы от нее, – раздался рядом женский голос. – Не могла она никого убить, она с места не сходила.
Алёна оглянулась – и увидела ту самую бабульку в детской панамке.
– Никак не могла, – повторила спасительница. – И в трубку она никакую не дула. Я рядом с ней стоялала, я бы увидела. Конечно, слово недоброе она молвила, спору нет, а словом, говорят, убить можно – если, к примеру, порчу навести умеючи. Но порча – она не пуля. Она сразу не убьет. Ей время нужно, чтобы в человеке обосноваться и с ним расправиться.
– Большое спасибо! – прочувствованно воскликнула Алёна. – Как хорошо,