Врач хмыкнул – очевидно, не впечатленный подсказкой. Неудивительно. У врачей нет чувства юмора.
– Сколько пальцев я показываю? – перевел Ронан.
Я уставилась на другую его руку, лежащую на колене, на татуировки между первым и вторым суставами. Одна изображала крест, другая – ворона. Третья – короля червей.
Чернила и дежавю.
Не знаю, что со мной было не так, но я не могла удержаться от того, чтобы коснуться их, провести указательным пальцем по ворону. Прошептала слова, вытесненные из глубин непреодолимой силой.
– «Тьма – и больше ничего…»
Цитата уплотнила пространство между нами, окунув во что-то густое и темное, словно деготь. Меня засосало обратно в туннель, где я читала Эдгара Алана По под письменным столом отца с грязью на лице и неровной челкой, которую обрезала сама. Папа разговаривал с мисс Мартой, моей воспитательницей, не зная, что я рядом. Он был обеспокоен моими воображаемыми друзьями и тем, что настоящих друзей у меня не было, моей замкнутостью и отсутствием интереса к школьным занятиям.
Он считал, что со мной что-то не так. Я тоже так думала.
Эти слова, произнесенные шепотом в коридоре, свернулись внутри меня, словно вонзившая клыки змея, с годами отравлявшая меня все сильнее. Яд направил меня на тропу войны за принятие.
Иногда нас нами делают мелочи.
Тяжелый сочувствующий взгляд Ронана сжал мой желудок, как щелчок спускового крючка. Я не ожидала, чтобы он понял сказанное, но он понял. Я знала, что он понял.
– Следующий вопрос, – сказал Ронан.
Врач нахмурился.
– У тебя есть семья, с которой я могу связаться?
– Сколько тебе лет, мой котенок?
По тому, как неодобрительно сверкнули глаза врача, я осознала, что он понял фразу, произнесенную на английском, и это был не тот вопрос, который он задал.
Я ответила: «Девятнадцать» – прежде, чем вспомнила, что вчера мне исполнилось двадцать. Врач напряженно выдохнул.
– Девятнадцать. Ей девятнадцать.
Ронан не отвел взгляда.
– Я слышал.
Я почти не слушала этот обмен репликами, поскольку пыталась вспомнить, что означает «мой котенок». Мой что?
– Тебя… ранили, Мила? – Я увидела, как темная синева его глаз стала черной.
На мгновение его вопрос озадачил меня. Туман заволок все произошедшее на улице, как будто это случилось не со мной, а я – просто наблюдала со стороны. Все это казалось нереальным, и когда я думала об этом, то не чувствовала ничего, кроме легкого раздражения, что, вероятно, ставило меня в ту же категорию сумасшедших, что и арендаторов моего отца.
Я покачала головой.
– Хорошо.
Всего одно слово из шести букв, но оно повисло в воздухе, как самая главная вещь в комнате. Голос у Ронана был таким хриплым и тихим. Таким сдержанным и выразительным. Таким мягким, что проскальзывал под мою кожу, растапливая напряжение в теле, как масло. Бьюсь