– Почему?
– Нельзя двум таким неврастеникам жить вместе.
– Ах ты, старый удав! – сказал я. Дэйв никакой не неврастеник. У него вместо нервов канаты. Я, впрочем, не стал спорить, меня и самого этот проект не слишком увлекал – из-за Иеговы и Троицы. – Раз ты меня выселяешь, – сказал я, – тебе следует хотя бы выдвинуть какое-нибудь конструктивное предложение.
– Ты еще и не вселялся, Джейк, – сказал Дэйв, – но я подумаю.
Дэйв знает, что мне нужно. Мы вернулись в большую комнату и снова окунулись в шум голосов.
– Может, попытаться у дам, нет?
– Нет, – сказал я. – Это уже все было.
– Иногда ты мне противен, Джейк.
– Чем я виноват, что у меня такая психика? Ведь свобода – это, в конце концов, только идея.
– Это из третьей «Критики»! – прокричал Дэйв кому-то через всю комнату.
– Да и каких дам? – спросил я.
– Я твоих женщин не знаю, – сказал Дэйв, – но если ты навестишь одну-другую, кто-нибудь, возможно, подаст тебе хорошую мысль.
Я почувствовал, что мое общество будет приятнее Дэйву после того, как я сумею где-нибудь обосноваться. Финн, который теперь лежал головой под столом, внезапно произнес:
– Попробуй у Анны Квентин. – Финн иногда проявляет просто сверхъестественную интуицию.
Это имя вонзилось в меня, как стрела.
– Не могу, – сказал я и добавил: – Что-что, а это невозможно.
– Значит, все еще так, – сказал Дэйв.
– Вовсе не так. К тому же я понятия не имею, где она живет. – И я отвернулся к окну. Я не люблю, когда по моему лицу о чем-то догадываются.
– Ну, поехал! – сказал Дэйв. Он хорошо меня знает.
– Давай другую идею, – сказал я.
– Другая идея, что ты дурак, – сказал Дэйв. – Обществу следует взять тебя за шиворот, встряхнуть хорошенько и заставить выполнять какую-нибудь полезную работу. Тогда вечерами ты мог бы написать толковую книгу.
Было ясно, что Дэйв в плохом настроении. Шум в комнате усиливался. Я задвинул ногой свой чемодан под стол, рядом с Финном.
– Можно оставить его здесь?
Кто-то спросил: «А откуда вы знаете, какое ваше «я» настоящее?»
– Можешь оставить и чемодан, и Финна, – сказал Дэйв.
– Я тебе позвоню, – сказал я и ушел.
Мне все еще было больно от имени, которое произнес Финн. Но сквозь эту боль теперь звучала причудливая мелодия: серебряная дудочка звала меня за собой. У меня, конечно, не было ни малейшего намерения разыскивать Анну, но хотелось остаться одному с мыслью о ней. Я смотрю на женщин без мистики. Мне нравятся женщины в романах Джеймса и Конрада – они похожи на цветы, про них пишут «безыскусственность, глубина, доверчивость, покой». Особенно здорово звучит «глубина»: порхающие белые руки и глубока, как море. Но в жизни я таких женщин не встречал. Я люблю про них читать, но ведь читать я люблю и про Пегаса и про Хрисаора. Женщины, которых я знавал, часто бывали неопытны, косноязычны, легковерны