Его лицо перекосилось не по-человечески. Замычав, он отпрыгнул от меня, и второй мой выпад уже порезал пустое пространство.
Я побежал на него, но – очень глупо – споткнулся всё-таки обо что-то в темноте. Упав, я сразу же перевернулся на спину. Леший резко наклонился ко мне, хотел засадить нож прямо в глаз, но я поймал лезвие ножа в кулак и, капая кровью на лицо, пытался удержать его над глазом. Долго я бы так не смог. В глазах Лешего отразилось моё лицо…
Вдруг он ослабил руку и спросил моё настоящее имя. Я, задыхаясь, промямлил «Ваня», на что он только усмехнулся и резко надавил на нож ещё и второй рукой. Тогда я свободной рукой схватил тот самый кирпич, об который споткнулся, чуть отлетевший после моего падения, и разбил его вдребезги об зависшую прямо надо мною голову Лешего. Он взвыл от боли и выпустил из рук нож.
Держась руками за чуть помятую и покрытую кирпичной крошкой голову, ничего не видя, он, шатаясь, отошёл в сторону. Он дико кричал, но, наверно, не слышал сам себя, не слышал вообще ничего, кроме режущего слух звона, он тряс головой, но выпавшие из глазниц от сильного удара глаза, ничего больше не видели. Я подбросил нож и поймал его за ручку.
Мыча и бодаясь, он завалился, как пьяный, в тёмный грязный угол между кирпичными стенами. Он еле дышал, выкатившиеся из глазниц буркалы, болтались в стороны, а из его рта и носа безостановочно текла кровь. Я снова подошёл к нему и остановился. Мне хотелось сказать ему что-нибудь, не поиздеваться – лишь упрекнуть в том, что он натворил. Но в голову ничего умного не пришло, да и всё равно он бы ничего не услышал. Я с силой ударил ему ногой по горлу. Порвавшийся тотчас рот выстрелил фонтаном крови, и обездвиженное тело повалилось набок.
***
Огонь принял в себя два тела. Я не собираюсь скармливать своих товарищей падальщикам, пускай жрут друг друга. Я вытащил ещё одну бутылку водки, отпил половину одним залпом, вторую вылил в огонь, отчего тот взвился ещё выше, закрыв от меня Блэка и Лешего стеной чёрного, дурно пахнущего дыма. Я перебрал все сумки, всё то, что осталось от моих товарищей, скомпоновав всё самое важное, включая мои же вещи, в двух сумках, положил их у края стены – я оставлял навсегда эти кирпичные стены, столько времени служившие мне домом
Пока я всё это делал, снова, как и раньше, наступило утро. Холодный мёртвый свет погубил тёплую и родную тьму. Наступил тысячный день моего здесь пребывания, Леший прожил на один день меньше, Блэк – на два.
Я снова сходил на речку, умылся, смыл всю кровь с лица, тело стонало. Голый, я пошёл обратно, досох, уже стоя над костром, впитывая, наверное, кожей прах и тлен моих товарищей; ради них я никогда не посмею утратить желания жить, просто не смогу.
Я натянул на ноги подштанники, затолкал их в носки, натянул потёртые, мятые и рваные камуфляжные