Она увидела перед собой степь, и у нее захватило дух. Столько воли! Столько света! Столько бесконечной земли во все стороны осеннего неба… и, Господи, столько тоски…
У нее стеснилось сердце. Она глубоко вздохнула и чуть не заплакала. Зачем она из родного, строго-нарядного, аристократически-цивилизованного Петербурга, ставшего красным Петроградом, приехала сюда, в этот дикий полынный простор? Сюда, на край света, в Монголию? Здесь служил ее муж, Трифон Семенов, сначала в Даурской, потом в Азиатской дивизии у знаменитого генерала, барона Унгерн-Штернберга. И она ехала к нему, как сто лет назад ехали дворянские жены к осужденным мужьям, сюда, в Восточную Сибирь; ехала до Иркутска, потом, обогнув Байкал, по Читинскому тракту – до крепости Улан-Удэ, потом, через Кяхту – сюда, в Ургу… Поезда, идущие на Восток по Транссибирской железной дороге, то обстреливают, то проверяют беспощадно… А у нее с собой даже револьвера нет – какой ей, ни разу в жизни не зарезавшей для стряпни курицу и не выстрелившей на утиной охоте в тяжело взлетающую над озером утку, револьвер… «Куда направляетесь, барышня?.. Вид-то у вас больно из энтих… из господских… знатное личико… Куд-да через всю Расею чешешь, стер-р-рьва?..» – «К родным… в Иркутск…» В Иркутске она говорила – к родне в Улан-Удэ. До Кяхты взяла за бесценок лошадей, меняла их на уртонах. До Урги добралась на попутном авто. Монгол, подвозивший ее, хорошо говорил по-русски. «Ой, барышня, мы все еще под гаминами, и ваш Цаган-Бурхан, бог войны, ходят слухи, собирается брать столицу нашу… Будда ему поможет… и ваш Христос ему в помощь…» Она поняла – монгол говорил об Унгерне. Как остро, горько пахнет полынью…
– Мне уже хорошо, Тришенька. Вели кучеру трогать.
– Это ж не кучер, ха, Каточек, это ж мой подначальный казак!.. Гони, Филька, авось к вечеру прибудем в лагерь!..
Катя, усевшись на потертое, обтянутое свиною кожей сиденье кибитки, смотрела на Семенова, как на чужого человека. Он отвернулся от нее, а рука его крепко стискивала ее руку, лежавшую на коленях. Пристально, сощурив глаза, он глядел в запыленное окно, следя полет ястреба над степью, низко и далеко, и Катя, слабым пожатьем отвечая на пожатье мужниной руки, внезапно вспомнила, как они познакомились. На блестящем балу, в Петербурге… в Таврическом дворце… весь свет офицерства… и сухопутного и морского… кажется, там был и великолепный адмирал Колчак, и с ним танцевала фиалкоглазая, темноволосая молодая дама, неуловимо похожая на японку… кто?.. ах да, ей же сказали ее имя, она запомнила, Анна Сафонова… дочь директора Консерватории… жена генерала Тимирева… Колчак объявил себя Верховным Правителем России… Колчака расстреляли в Иркутске. Она недавно узнала об этом. Выстрелы, смерть. Как они все привыкли к ним. Свистят пули, ну и что? Притерпелись. Попривыкали. А препротивный у них свист. Будто металлический прут рассекает воздух.
Когда слышишь этот свист – хочется сойти с