заместитель директора, черноусый красавец-атлет,
утром смотрит на Степанова с лёгким презрением —
что ж ты, парень, оказался таким перестраховщиком?
Колядину хорошо фрондировать и шутки свои шутить,
говорят, что скоро он уйдёт на новое место работы,
в какую-то большую международную торговую фирму —
Колядин с гордостью показывает всем её проспекты.
Они втроём – Степанов, капитан Вася и дядя Толя —
отныне на родном заводе изгои, стукачи и предатели,
чужие среди своих, над ними хихикают, издеваются.
А насосы в складе кислот между тем дышат на ладан…
Через месяц случается авария, за ней – вторая.
За ликвидацию утечки героям наград не вручают.
Тем, кто нахаркался кровью, дают талоны на молоко.
Приезжает комиссия, начинается разбирательство.
И выходит так, что виноваты Степанов и дядя Толя,
посылавшие людей работать в аварийных условиях,
не сигнализировавшие своевременно руководству —
всё разворачивается так, как предрекал Олейников.
О, чудо! Докладная Степанова куда-то пропадает.
Спасает его зарегистрированная копия из сейфа,
которая снимает все многочисленные вопросы —
зато начальство лишается партбилетов и должностей.
Дядя Толя хвалит Степанова, вышагивает фертом,
страшно улыбаясь оскаленным золотым ртом.
Рассказывают, что зубы свои он потерял в КПЗ —
с таким неуживчивым характером не мудрено.
Главный инженер зовёт Степанова «крючкотвором»,
но при этом величает на «вы» и по имени-отчеству —
и отныне умудрённый суровой жизнью Степанов
пишет докладные и служебные по любому поводу.
Безотказного работягу Фарида вскоре увольняют—
в девяностом из Москвы придёт секретный приказ
избавиться от лиц кавказской национальности,
всех уволят в течение одного дня – так надо.
Степанов возмущается, но его как будто не слышат.
А когда тихо, по-волчьи, приходят лихие девяностые —
бурное, неповторимое, весёлое и страшное время,
то никто никого уже не станет учить, ни жалеть.
Тост за Вологду
Осень 1989-го
Инженер Сидоров, вечный командированный,
совсем не ожидал увидать картину Сальвадора Дали —
ту самую, знаменитую, про сон, гранат и пчелу —
на грязном привокзальном вологодском рынке.
Картину напечатали на обычном настенном ковре,
щедро плеснув странного местечкового колорита.
Нагая женщина раскинулась вызывающе вульгарно,
еле различимый слон ковылял по призрачному морю,
гранат напоминал лангольера из романов Стивена Кинга,
яростные тигры завораживали алчностью и агрессией.
Стоило