Фима. Аркадий Коган

хлеб покрывался плесенью, Фима крошил его голубям: делал он это изящно одной рукой – у отца были красивые руки… Рука.

      Семейные фотографии хранились в черных пакетах из-под фотобумаги. В одном из таких пакетов я нашел довоенное фото: отец был снят на пляже с двумя девахами. От увиденного – потерял дар речи: на фото у Фимы было две руки – ими приобнимал крутые бока спортсменок! Отец был хорош в молодости: стройный, чуть выше среднего роста с ярко-голубыми глазами и густой копной вьющихся волос. То, что он нравился женщинам, получит на фронте зловещее развитие.

      1938 год

      По мере взросления расширялся круг моих обязанностей: я мыл Фиме спину и стриг ногти на правой руке. Ногти у него были выпукло-вытянутые с овальными закруглениями на концах. Я начал обращать внимание на руки других, и обнаружил, что большей частью они обычные или некрасивые – топорно срубленные природой. Наспех. Рука отца была совершенна!

      То, что отец умер, я понял, не когда мне его в морге выдали. И не когда я целовал огромный лоб, а тот оказался ледяным… Что он неживой я понял по неузнаваемой руке Фимы, неестественно подвернутой. Это была не его рука с пальцами, скрюченными в неподвижную бессильную горсть.

      За год фронта Фима превратился в настоящего солдата: в меру дерзкого, подтянутого, сообразительного: на кону жизнь стояла. Труд связиста был нелегким – в буквальном смысле: катушка с кабелем весила 16–20 килограмм. Две катушки в перевязи на плече, третья – в руке. На другом плече карабин. Фима разматывал катушку, присоединял к концу провода другой конец и бежал дальше. Важно было не только протянуть связь, но и обеспечить ее работу, устранять разрывы от обстрелов или повреждений – своими танками. Сложнее всего было искать, когда кабель лежал не на земле, а был поднят на кусты с деревьями. Тогда, как выражался Фима, «дело швах»3 – концов можно было долго не найти!