– А он с какой радости остается? – Женщина тычет пальцем в сторону коренастого мужчины, старающегося ее не замечать.
– Потому что он… – начинаю я и вижу, как шея у него краснеет, а сам он робко отодвигает недопитый бокал.
– Пардон, – бормочет мужчина, хотя не понятно, обращается он ко мне или же к своей спутнице-блондинке.
– Да что ж такое! – поворачиваюсь я к Хассану, кусающему нижнюю губу.
– Они вместе. Все было тихо, когда они заказывали, и я подумал…
– Прошу всех с билетами бизнес-класса вернуться на свои места, – громко объявляю я. – Бортпроводники с огромным удовольствием примут ваши заказы на напитки.
– Пардон, – снова произносит коренастый мужчина.
Он бросает последний долгий взгляд на блондинку, прежде чем скрыться за шторой и вернуться на свое место. Я складываю руки на груди и в упор смотрю на пьяную женщину. Мы сверлим друг друга глазами целую минуту, прежде чем она отводит взгляд.
– Нувориши! – орет она на прощание, и мне становится жаль коллег из экономкласса, которым пятнадцать часов придется отказываться подавать ей выпивку.
Я резко выдыхаю, чуть краснея от жидких аплодисментов сидящих у стойки бара пассажиров.
– У вас ведь есть дети? – с улыбкой обращается ко мне женщина в пижаме. – Вы таким командным голосом разговаривали.
Я улыбаюсь. Направляюсь в кухню и впервые с начала полета чувствую облегчение. Беспокойство наконец-то исчезает. Предчувствие не обмануло меня: во время рейса что-то должно было случиться, однако ничего такого, с чем бы я не справилась. Я двенадцать лет на этой работе, и нужно постараться, чтобы вывести меня из себя.
Когда я была ребенком, мама всегда протягивала руки к небу, когда над головой грохотал «Боинг-747».
– Быстро! Передай привет всем пассажирам!
– Этот самолет может лететь куда угодно, – посмеивалась я. Но руками, однако, махала – была слишком суеверной.
Эта привычка – вроде приветствий одиноких соро́к – укоренилась и надолго прижилась после кончины бабушек и дедушек, когда больше не было причин отправляться в Алжир или передавать приветы тем, кто по ту сторону океана. Даже после того, как перестала ходить с папой к аэропорту – в моем подростковом возрасте совсем не круто, если заметят, как ты смотришь на самолеты, – я застенчиво поднимала руку, когда видела самолет.
Много лет спустя мы летели из Франции, где у моих родителей по-прежнему оставался дом. Он принадлежал деду и бабушке по отцу – развалюха, полная воспоминаний. Я смотрела из иллюминатора на облака, казавшиеся столь плотными, что на них можно стоять. Школьные каникулы мы проводили во Франции, продолжая традицию, когда я училась в колледже. Пока мама ходила по гостям, общалась с подругами, я видела, как папа расслаблялся вдали от лондонской суеты.
– Как мне хочется стать пилотом! – Тогда я впервые произнесла это вслух,