– А ты, случаем, не пьян был, а?
– Нет, что Вы, товарищ майор, как можно!
– Ну а если между нами, ну, как на Духу, без протокола. Ночью холодно, дождь, ветер, непогода, устал, замёрз, дежурство заканчивается, ну и пропустил стакашек-другой, для сугреву значит, а?
– Да нет, товарищ майор, Вы не поняли, я ж вовсе не употребляю, у меня язва. После операции в рот не беру, даже пиво. Лет десять уж.
– Да? Хм…. Так куда же он делся?
– Кто?
– Ну, труп этой бабы.
– Да какая она баба, девчонка совсем, красивая очень, как невеста. И одета, как-то, легко, не по погоде.
– Да хрен бы с ней, баба, девчонка! Ты мне скажи, куда она подевалась, если, как ты утверждаешь, была?
– Не знаю, ей Богу, не знаю. Но что была, точно.
– Что ж она, отогрелась под твоим одеялом, встала и домой пошла?
– Нет. Вряд ли. Куда она пойдет, мертвая-то? Ноги переломаны, черепушка разбита…. Нет, не должна никуда пойти. Да и домов-то там никаких нету, лес один. Был когда-то дом, большой, усадьба целая, да сгорел ещё до революции, давно дело было. Так что некуда ей идти.
– Тогда где же она?!
– Не могу знать. Можа, забрали?
– Кто?
– Ну, родственники, можа…
– Какие родственники? Ты же говоришь, не живёт там никто. Постой, а не проезжал ли кто-нибудь мимо, не спрашивал ли, не интересовался?
– Нет. Никто не проезжал, только скорая. Хотя, был какой-то дед, старый совсем, лет восемьдесят, небось, а можа и все сто. Но ничего не спрашивал, не интересовался. Постоял только, посмотрел, да и пошёл себе дальше.
– Какой дед?
– Так, я ж говорю, старый.
– Откуда он взялся, если во всей округе ни одного жилища? Куда он пошёл? Зачем приходил? Кто он вообще такой? Ты расспросил его?
– Нет.
– Почему?
– Так я ж мерил вот…
– На хрена мне твои измерения?! У тебя труп пропал, понимаешь ты это, дурья твоя башка?!
– Эх-х-х, понимаю.
– Ищи деда. Где хочешь, ищи. Носом землю рой, из преисподней достань, но приведи мне его сюда. Чую я, он труп забрал.
– Кто?
– Кто-кто? Дед в пальто.
– Зачем?
– Затем, дурень! Это он её угробил.
IV
Это была она. Я стоял над её всё таким же молодым и таким же прекрасным телом и не верил, не хотел верить в то, что её больше нет. Всё моё сознание, мой рассудок, несмотря на семидесятипятилетний возраст ещё ясный и продуктивно мыслящий, не хотел доверяться глазам. Он отказывался воспринимать эту страшную картину на обочине всегда такой пустынной дороги, не соглашался видеть огромного бурого пятна запёкшейся и уже высохшей крови, расползшегося по холодному серому асфальту во все стороны от её прекрасной головки. Не замечал пугающей неестественности позы её стройного тела, он не видел даже одеяла, которым оно было накрыто.
Он хотел, желал, жаждал видеть перед собой любимое, молодое, прекрасное, а главное, живое тело, такое