– Как ты думаешь, кто жил здесь до нас? – шепотом спросила Алиса, впервые за последние недели зарывшая (или временно убравшая) топор войны.
– Не забивай голову, – посоветовала мать, обнимая ее.
Алиса была уверена, что не сможет заснуть, однако усталость взяла свое, и она тихо засопела под мышкой у Инны Михайловны, которая и в эту ночь почти не сомкнула глаз.
3
Сквозь неплотно задернутый тюль, пожелтевший от времени, застенчиво проскользнули несколько солнечных лучей и скромно пристроились в ногах у мирно спящей Алисы. Инна Михайловна встала двумя часами раньше и успела уже прогуляться на берег озера, где как раз заканчивалась утренняя рыбалка. Когда она разрумянившаяся от заинтересованных мужских взглядов вернулась домой, Алиса проснулась, разбуженная заливистым смехом под окном.
Выглянув наружу через маленькое немытое окошко, Алиса не увидела никого. Только холодную кирпичную стену, кое-где покрытую мхом. Днем бывший монастырь выглядел ничуть не привлекательнее, чем ночью. В нем было что-то готическое и мистическое. Будто место ему не на берегу светлого озера Громкое, а на страницах романа Мери Шелли или сестер Бронте.
Возле школьного крыльца копошился Микитич. При ближайшем рассмотрении он оказался гораздо меньше ростом, чем запомнила спросонья Алисе и куда более волосат. Седые кучеряшки покрывали щеки и шею, убегая за ворот фланелевой клетчатой рубашки, возникая вновь из-под закатанных рукавов и исчезая на толстых натруженных пальцах. Микитич дергал сорняки, которые разрушали фундамент здания, но часть травы не скидывал в общую кучу, предназначенную для сожжения, а прятал в небольшой пакет с эмблемой крупного столичного магазина.
Пытаясь, наладить быт, Инна Михайловна, лишь смахнула верхний слой грязи, и теперь беспомощно озиралась посреди просторной комнаты, обставленной так, как видела Алиса в старом черно-белом кино про деревню. У окна располагалась массивная полутора спальная кровать с коваными ножками. Под ней в паутине и пыли лежали мешки, источавшие сильный запах сырости. Посередине стоял тяжелый стол с облупившейся краской. В углу, за пузатой русской печью, явно нуждавшейся в побелке и ремонте (судя по внушительным залысинам) притулился огромный железный сундук, запертый на проржавелый замок.
Вообще все в комнате выглядело большим, массивным и гротескным. Даже зеркало в черной раме, в котором шиворот-навыворот отражалась комната, казалось неподъемным – того и гляди, стена обвалится под его тяжестью.
По обе стороны от зеркала висели два портрета: скуластого коренастого