К концу жизни В. Гумбольдт отказался от культурно-эволюционного взгляда на происхождение языковых типов. В своём главном труде, над которым он работал в последние пять лет своей жизни, он писал: «Здесь можно было бы поставить вопрос, не должно ли существовать в процессе формирования языков (не в рамках одной языковой семьи, а вообще) ступенчатого подъёма на всё более совершенные стадии? В ответ на этот вопрос можно было действительно предположить, что в различные эпохи существования человечества бывают представлены лишь последовательные языковые образования, находящиеся на различных ступенях развития, каждая из которых предполагает и обусловливает возникновение последующей. В таком случае китайский (как представитель изолирующих языков. – В. Д.) был бы самым древним, а санскрит (как представитель флективных языков. – В. Д.) – самым юным языком, и время могло донести до нас формы разных эпох…» (Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию. М., 1984. С. 244).
Именно так и думал ранний В. Гумбольдт. Но в зрелые годы он отказался от культурно-эволюционного подхода к возникновению и развитию языковых типов. Он писал: «Самый совершенный язык не обязательно является самым поздним» (там же. С. 244). Зрелый В. Гумбольдт сохранил, вместе с тем, культурно-эволюционный (оценочный) взгляд на историю конкретных языков в рамках отдельных языковых типов.
В работах последних лет немецкий мыслитель шёл к подлинному эволюционизму в своих взглядах на язык, свободному как от его недостатка (как в случае с его теорией глоттогенеза), так и от его избытка (как в случае с его первоначальной сверхэволюционной интерпретацией происхождения языковых типов).
Ф. де Соссюр, как известно, сравнивал деятельность исследователя, вступившего в область синхронической лингвистики, с положением человека, который застал шахматную игру в определённом состоянии. Чтобы овладеть этим состоянием, полагал учёный, такому человеку нет нужды в изучении истории этой игры. Стало быть, и при синхроническом изучении языка, по Ф. де Соссюру, мы можем полностью абстрагироваться от истории этого языка.
Мог ли В. Гумбольдт позволить себе подобное сравнение? Мог ли он допустить самоё мысль о том, что при синхроническом изучении языка исследователь вправе полностью абстрагироваться от диахронии?
Ответ очевиден: различие между синхронией и диахронией для В. Гумбольдта было не абсолютным, как для Ф. де Соссюра, а лишь относительным; полностью абстрагироваться от диахронии в своём учении о внутренней форме языка, которое имеет по преимуществу синхроническую направленность, немецкому учёному не позволял его эволюционизм.
Что же В. Гумбольдт понимал под внутренней формой языка?
Форма, как известно, выражает содержание. Какое же содержание выражает форма в языке? Под содержанием («материей») в своём учении о характере языка