Все-таки часть моих эмоций явно прорвалась через старательно выстроенный ледяной полог отчуждения, потому что мне шепнули на ухо:
– Ничего не бойтесь, я поведу.
Да я и не боялась. Это было совершенно иное чувство. Мартин так сильно переживал за свою репутацию, что нанял мне репетиторов и заставил выучить все светские танцы. Зачем ему это надо было – так и не поняла, потому что на публике мы не танцевали, а без публики… тоже не танцевали. Это же «вульгарщина» и недостойно аристократов.
Юдес крутанул меня и повел. Идеально прямая спина, уверенные руки, открытый прямой взгляд глаза в глаза. Прикосновения на грани приличий. Музыка стала громче, яркая акцентная часть сменилась более плавной и мелодичной, а вместе с ней цварг совершил поворот и повел спокойнее.
– Странно. Вы хорошо танцуете, Селеста. Я думал, вы волнуетесь из-за того, что у вас не получится.
– Вам показалось, Юдес.
Я взяла себя в руки, и теперь уже не упрекнешь, что от меня фонит бета-колебаниями страха или нервозности.
– Хм, – цварг приподнял брови, – вы намекаете, что у меня бракованные рога?
– Нет, что вы! Я просто хотела сказать, что…
– Вы потрясающе умеете прятать эмоции, – беспардонно перебил он.
Темные глаза буквально впились в меня, а мужская рука на пояснице потяжелела.
– Вы так говорите, будто в чем-то обвиняете, – пробормотала, стараясь попадать в музыку и в то же время не прерывать зрительного контакта с партнером. – Всех цваргинь учат этому.
– О нет, Селеста! – Мужчина вдруг рассмеялся. – Я пытался зайти издалека и сделать вам комплимент. Что ж, видимо, не получилось. Давайте попробуем еще раз. Теперь я скажу прямо. Селеста, я двадцать лет рвал на себе волосы и жевал хвост от осознания, что такая восхитительная женщина стала женой моего коллеги, а не моей собственной! Как только узнал о катастрофе, в которой погиб этот овираптор Гю-Эль…
– Вы вообще-то о моем покойном супруге сейчас говорите! – искренне возмутилась я и попыталась оттолкнуть хама, но Юдес не позволил.
– Прошу прощения, Селеста. Я имел в виду, что Мартин во всем был ярким консерватором. Не удивлюсь, если он и секс предпочитал в миссионерской позе и при выключенном свете.
Щеки опалил румянец. Слова Лацосте были верхом неприличия, но каким-то образом он умудрялся вести себя так, что на нас никто не оборачивался. Музыка переливалась всеми оттенками, цварг кружил меня по одному ему видимой схеме, стопы чертили рисунок на паркете. Вкрадчивый голос Юдеса не слышал никто, кроме меня, ну а бета-колебания… похоже, он