Амана звали Эйхман. Психология небанального убийцы. Владимир Квитко

заранее сформировав своё видение Эйхмана. Разумеется, поведение Эйхмана в ходе процесса менялось соответственно ситуации, что она не смогла увидеть. Её представление об Эйхмане было отрывочным, а недостающие элементы она восполняла своим воображением или даже заранее сформированным образом Эйхмана. При написании отчётов из зала суда Арендт пользовалась стенограммами. Нет сомнения, что живую речь, эмоциональные реакции участников процесса и зрителей не вмещает в себя сухая стенографическая запись. В силу этого, по существу, Ханна Арендт не была свидетелем процесса, наблюдавшим его вживую. Строго говоря, её книга скорее является художественным или философским произведением, а не документальным отчётом о происходящем в зале суда, каковым она и должна была быть.

      При описании личности Эйхмана, к сожалению, Х. Арендт не избежала искушения подогнать факты под свои взгляды и представления или же (что также возможно) воспользоваться фальсифицированной информацией, предоставленной недобросовестными источниками. Она, конечно, знала о привлечении психиатров в качестве экспертов к судебному процессу, что было необходимо для удостоверения вменяемости обвиняемого. Однако и ей было важно получить доказательство не столько его пригодности к участию в суде, сколько его нормальности. Эйхман обязан был быть нормальным, чтобы соответствовать тому образу, который вписывался бы в концепцию «банальности зла». Вероятно, этим объясняется её ремарка о том, что полдюжины психиатров признали его нормальным. Один из них, по её словам, воскликнул: «Во всяком случае, куда более нормальным, чем был я после того, как с ним побеседовал!»[44] В то же время известно, что в ходе судебного процесса Эйхман был в контакте только с одним психиатром, Шломо Кульчаром[45], который проводил психологическое тестирование. К счастью, каждый эпизод процесса и досудебное расследование были строго документированы, хотя на момент написания книги «Эйхман в Иерусалиме» некоторые материалы и были закрыты для публики. Но всё же это не повод для фантазий, которые не являются столь уж безобидными.

      Для Х. Арендт было совершенно ясно, что Эйхман – субъект с весьма скромными мыслительными способностями, которого по ходу изложения она наделяет соответствующими эпитетами: «клоун», «хвастун», «грешил бахвальством», «не способен взглянуть на что бы то ни было чужими глазами», «не способен мыслить», обладал «дырявой памятью». Обращала она внимание и на его низкий интеллектуальный и образовательный уровень. Однако «Критику чистого разума» И. Канта Эйхман читал, да и книгу Т. Герцля «Еврейское государство» – тоже, цитировал наизусть страницы из книги Adolf Böhm «Die Zionistische Bewegung»[46] [ «Сионистское движение»]. Пытался учить идиш и иврит. Писал методические пособия по еврейскому вопросу для коллег по службе и читал лекции. Как с этим быть?..

      Х. Арендт называет Эйхмана ужасающе нормальным! При этом такое определение имеет для неё коннотацию характеристики