– Иди, травница. Хуже и впрямь уже не будет.
– Батюшка? – девица в красном платье недоуменно переводила глаза с Артемия на меня.
Я сняла тяжелый мокрый плащ и бросила его на пол, оставшись только в рубахе и штанах – не тех, в которых сбегала из Полесья, но таких же удобных. Впрочем, присутствующим не было дела до того, как я выгляжу. Кроме одной маленькой детали. У девицы затряслись губы, когда она увидела цвет моих волос. Она подняла дрожащий палец, направив его на меня, и тонко выкрикнула:
– Не позволю! Не пущу к сестрице! Нечисть поганая!
– Уймись, Аника! Она помочь пришла, – рявкнул Артемий.
Я закатила глаза к потолку. Надо же было нарваться на третью деревню, где меня с порога готовы разорвать на клочки – вон как глазищи горят и руки в кулаки сжались. Впрочем… Может, если я сделаю работу хорошо, хотя бы накормят вначале? Да и вряд ли Игнотий отправил меня сюда на смерть. Для этого ему достаточно было лишь ненадолго задержать непутевую рагану в собственной лавке.
Артемий заговорил холодным резким голосом, но слушать его увещевания я уже не стала. Шагнула к голосящей девке, легонько ткнула ее двумя пальцами в горло и отпихнула в сторону. Пока она разевала рот, пытаясь выдавить хоть звук, а голова с вытянувшимся от удивления лицом перехватывал ее руки, которыми она явно тянулась к моей несчастной косе, я обогнула их обоих и скользнула за занавеску.
Девица, с хрипом пытавшаяся сделать очередной вдох, цветом лица мало отличалась от простыней, на которых лежала. Ее тонкие пальцы царапали вздувшийся живот. Грудь впала, и в вырезе добротной льняной рубахи виднелись острые ключицы. Под тканью выпирали ребра. Значит, прошло около двух седмиц. Эх, везет мне на тяжелые хвори в последнее время. То блазень, а теперь вот моровой червь…
Я невольно залюбовалась волосами несчастной, не забывая, впрочем, быстро скручивать их в узел, чтобы не мешались. Мягкие, иссиня-черные, на ощупь как драгоценный соболий мех – хотелось прикасаться к ним снова и снова. Мои собственные волосы, хоть и длинные и густые, были жесткие и тяжелые. Мама иногда говорила, что это и не волосы вовсе, а нити серебра. Потом улыбалась и гладила меня по голове, перебирая чуткими пальцами пряди…
Я встряхнулась, пряча непрошеные воспоминания в закрома памяти и возвращаясь к умирающей на моих руках девушке. Собрав волосы, беспардонно задрала ее рубашку и начала щупать живот. Она слабо застонала и забилась, пытаясь уклониться от моих рук. Из-за занавески послышался возмущенный крик второй дочери Артемия, его резкий ответ и шум борьбы, но я не отвлекалась. Сняла с плеча неизменную сумку, быстро разложила на стуле инструменты, вытащила нужные мешочки с травами и крикнула родным Марьяны, чтобы принесли горячей воды, свечи и чистые тряпки. К счастью, возня прекратилась, где-то хлопнула дверь, и вскоре за занавеской появился Артемий с двумя кадками