Ревела она всю ночь и следующий день. Ребенка решила не оставлять.
С матерью они потом помирились, вместе поплакали над ее несчастной судьбой. О том, что она была в положении, Карина так и не сказала. Все сделала втайне от нее под видом поездки в Петербург.
Степан так и не позвонил ни разу. Карина тоже больше не звонила ему. Продолжала жить как заведенная, ходить в консерваторию, в магазин, убираться в квартире, с кем-то встречаться, о чем-то разговаривать. А в глубине души теплилась надежда: вот он приедет, поднимется по восьмидесяти пяти ступенькам на их пятый этаж, обнимет ее своими ручищами, и останутся в прошлом эти мрачные дни и ночи, недели и месяцы, словно и не бывало.
Он вернулся через три года, когда Карина окончила консерваторию, стала молодым специалистом и заимела свой класс в музыкальной школе. Когда утекло столько воды, и больше половины этой воды были слезы. Когда трижды оделись в листву могучие ветвистые тополя в московском дворике, и трижды отцвела бордовая мальва под окнами первого этажа.
Он даже не позвонил. Просто приехал, поднялся по лестнице и нажал кнопку у двери.
Карина была дома. Она открыла ему и даже не удивилась – привыкла ничему не удивляться. Только заметила, что с ним нет желтого кожаного чемодана, в который она складывала его вещи накануне отъезда и куда не упала ни одна ее слезинка.
А должна была! Весь он мог наполниться ее слезами, размыться, лопнуть под их давлением, разлететься на мелкие куски, на ремешки и кармашки и уплыть далеко-далеко.
Молча они сидели на кухне, пили чай, изредка нарушая тишину вежливыми и ненужными словами. Он, она и постаревшая, уже неизлечимо больная мама, у которой не было больше сил ненавидеть его за то, что он разбил дочери жизнь.
Карина глядела в любимое лицо, с трудом узнавая неуловимо изменившиеся черты, потускневшие глаза, вокруг которых появились еле заметные морщинки, потемневшие волосы, незнакомую складку, залегшую у губ.
Наконец он встал, обнял Карину, прямо на кухне при матери. И три года разлуки, одиночество, горькая непонятость, не рожденный ребенок – все это будто растворилось, исчезло из сердца. Остались только нежность, безграничное доверие и благодарность, за то, что он снова здесь.
Ночью все произошло как-то быстро. Грубовато и жадно Степан вдруг приник к ней, но не так, как раньше. Не было чего-то привычного, такого желанного, долгожданного. А чего именно, она не поняла.
Потом они долго лежали в темноте без сна, молчали, и Карина почему-то не могла думать ни о чем, кроме этого дурацкого желтого чемодана, словно он являлся частью Степана и без него тот не мог быть самим собой. Она уже точно знала, что он сейчас скажет.
Он повернулся, приподнялся над подушкой