Я послушал ее с минутку, произнес несколько ничего не значащих фраз и направился к Эрне Бениг, чтобы взять у нее патефон.
Фрау Хассе говорила об Эрне лишь как об «особе, живущей рядом». Она презирала ее, потому что завидовала. Я же относился к ней довольно хорошо. Эрна не строила себе никаких иллюзий и знала, что надо держаться покрепче за жизнь, чтобы урвать хоть немного от так называемого счастья. Она знала также, что за него приходится платить двойной и тройной ценой. Счастье – самая неопределенная и дорогостоящая вещь на свете.
Эрна опустилась на колени перед чемоданом и достала несколько пластинок.
– Хотите фокстроты? – спросила она.
– Нет, – ответил я. – Я не танцую.
Она подняла на меня удивленные глаза:
– Вы не танцуете? Позвольте, но что же вы делаете, когда идете куда-нибудь с дамой?
– Устраиваю танец напитков в глотке. Получается неплохо.
Она покачала головой:
– Мужчине, который не умеет танцевать, я бы сразу дала отставку.
– У вас слишком строгие принципы, – возразил я. – Но ведь есть и другие пластинки. Недавно я слышал очень приятную – женский голос… что-то вроде гавайской музыки…
– О, это замечательная пластинка! «И как же могла я жить без тебя!..» Вы про эту?
– Правильно!.. Что только не приходит в голову авторам этих песенок! Мне кажется, кроме них, нет больше романтиков на земле.
Она засмеялась:
– Может быть, и так. Прежде писали стихи в альбомы, а нынче дарят друг другу пластинки. Патефон тоже вроде альбома. Если я хочу вспомнить что-нибудь, мне надо только поставить нужную пластинку, и все оживает передо мной.
Я посмотрел на груды пластинок на полу.
– Если судить по этому, Эрна, у вас целый ворох воспоминаний.
Она поднялась и откинула со лба рыжеватые волосы.
– Да, – сказала она и отодвинула ногой стопку пластинок, – но мне было бы приятнее одно, настоящее и единственное…
Я развернул покупки к ужину и приготовил все, как умел. Ждать помощи из кухни не приходилось: с Фридой у меня сложились неважные отношения. Она бы разбила что-нибудь. Но я обошелся без ее помощи. Вскоре моя комната преобразилась до неузнаваемости – она вся сияла.
Я смотрел на кресла, на лампу, на накрытый стол, и во мне поднималось чувство беспокойного ожидания.
Я вышел из дому, хотя в запасе у меня оставалось больше часа времени. Ветер дул затяжными порывами, огибая углы домов. Уже зажглись фонари. Между домами повисли сумерки, синие, как море. «Интернациональ» плавал в них, как военный корабль с убранными парусами. Я решил войти туда на минутку.
– Гоп-ля, Роберт, – обрадовалась мне Роза.
– А ты почему здесь? – спросил я. – Разве тебе не пора начинать обход?
– Рановато еще.
К нам неслышно подошел Алоис.
– Ром? – спросил он.
– Тройную порцию, – ответил я.
– Здорово берешься за дело, – заметила Роза.
–