– Из-за шрамов цена падает! Поэтому босс Темса хочет, чтобы мы убивали чисто. Знаешь, какие привередливые нынче покупатели?
– Извини, Ани.
Она раздраженно постучала по уху, словно грозная директриса, распекающая непослушного школьника.
– Что?
– Извини, Ани!
– Так-то лучше.
Ани посмотрела на труп; горло разрезано так, что виднелась белая кость. Три – нет, четыре! – дыры в животе и груди. Из ран, пузырясь, вытекала кровь, и загорелая кожа мертвеца постепенно приобретала пепельный оттенок. Ани нахмурилась. В лучшем случае за него дадут двадцать монет. Может, удастся замаскировать отверстия с помощью порошка. Недовольно рыкнув, она повесила топор в кожаную петлю.
Старина Дженк любил, чтобы все было быстро. За время, проведенное в тюрьмах, он стал дерганым, а дерганые хорошо стоят на шухере. Да, он постоянно озирался и был на взводе, но запряженные в скрипучую труповозку белые лошади стояли смирно и терпеливо ждали, пока люди уложат новые трупы на старые. Из задней части повозки текли струйки крови. Ночь для жертв выдалась неудачной.
– Так, вонючие ублюдки. Возвращайтесь в «Плиту», пока стражники не спохватились.
Старина Дженк что-то пробурчал сквозь свалявшуюся серебристую бороду.
– Что? – спросила Ани.
– Я сказал «сейчас»!
– Вот так лучше! Ты же знаешь, я ненавижу, когда бурчат себе под нос.
И да, она это ненавидела, а в последние месяцы – особенно. Или ее уши стали не такими чистыми, как раньше, или жители города начали разговаривать тише. В любом случае, ее это страшно раздражало.
Стоя на задней части повозки, Ани смотрела на то, как трясутся тела, когда повозка подпрыгивает на очередной выбоине. Ее подручные бежали рядом и сопели, и громче всех – новички. Они разжирели от пива и слишком любят поспать в мягкой постели. Но ничего, она заставит этих дряблых гадов мыть повозку до самой зари. У нее не забалуешь.
Они свернули прочь от доков и направились в похожий на соты жилой район. Однообразие бесконечных улиц нарушали площади, укрытые ярко-красными навесами. Переулки пролетали мимо, перетянутые веревками для сушки белья и лентами и заваленные разнообразными отбросами, которые обычно можно найти в городских канавах. Время от времени из темноты раздавался вопль или резкий хлопок самострела: другие команды душекрадов тоже вышли на работу.
Дорога вышла к открытому перекрестку, на котором сходились пять улиц. В одном углу площади возвышалось здание в виде пирамиды; его огромная прямоугольная дверь ярко блестела в желтом свете фонарей. Из пирамиды доносился шум, смех, обрывки песен, летели облака трубочного дыма. Один поток тел прибывал на перекресток, а другой – убывал, хотя тела второго потока держались на ногах уже не так твердо. Над дверной перемычкой располагался камень, на выщербленной поверхности которого кто-то