Он дрожал, вцепившись в плетеную веревочную головоломку, – сплетенную им самим на свою же голову, – теперь уже ничем не похожий на звезду мирового кинематографа, и все его мышцы, казалось, тоже заплетались в узлы и расплетались снова, и это продолжалось вечность. Вдобавок Антон чувствовал, что как-то неправдоподобно быстро и обильно покрывается липким потом.
Возможно, таким образом, через дрожь, через пот, сочащийся изо всех пор, выбирался из тела застарелый страх. Из тела и из души. «Только бы навсегда! – думал Антон. Да что там, не думал – молился. – Пусть уходит! Я… не хочу больше перевернутого неба!»
Он не двигался с места до тех пор, пока не иссякли запасы подкожной влаги, а дрожь не утихла до умеренной, только пару раз перехватывал скользкий трос влажными ладонями, чтобы не сорваться. Все это время он думал.
Два пути открывались отсюда-из точки, подвешенной где-то между землей и, строго говоря, тоже землей: путь вперед и путь назад. Иными словами, вверх и вниз. Он вполне мог вернуться, прямо сейчас. Более того, если он вообще собирался возвращаться в обозримом будущем, как раз сейчас у него был для этого достойный повод и оправдание. Свою суточную норму по приключениям он выработал сполна. Он честно попробовал, у него не получилось, теперь он вернется, чтобы отлежаться, восстановить силы или хотя бы дождаться, пока не уймется мерзкая дрожь в коленках, и попробует еще раз завтра с утра. Аля углядит в случившемся недобрый знак, примет мужа и ни в чем не упрекнет. Разве что взглядом… Этим своим «как же ты мог допустить такое?» взглядом…
Так вверх или вниз? Да, наверху его ждала Аля со сломанной ногой и прогрессирующими галлюцинациями. Лежбище, к которому он успел привыкнуть, и медленное мучительное умирание от истощения. Тогда как внизу… вполне возможно, что там его вообще не ждал никто, кроме неизвестности. А неизвестность означала надежду.
Аккуратно и немного скособочено, стараясь не уронить болтающиеся на одной лямке рюкзак и фонарик, который – вот чудо-то! – он так и не потерял во время захватывающего акробатического номера, но, наверное, навечно оставил на рукоятке оттиски своих зубов, Антон начал спускаться.
Почувствовав под ногами твердую землю и отнюдь не острые, как рисовало его воображение, а вполне даже гладкие камни – впрочем, разве это что-то меняет? – он первым делом вынул изо рта изжеванный фонарик, сбросил с плеча чугунную тяжесть рюкзака, после чего неожиданно для себя взмахнул руками, подключил голову и корпус и изобразил что-то вроде шутливого полупоклона, отчасти циркового, отчасти мушкетерского, хрипло выдохнув при этом:
– Вуаля!
Причем Антон не припоминал, чтобы когда-нибудь до этого выражался вслух по-французски.
Глава четвертая. Толик Голицын
«Счастье на тонких ножках.
…не