На просьбу объяснить, почему так часто не приходит в голову имя, вроде бы хорошо знакомое, какой-нибудь психолог, если не очень ошибаюсь, ограничился бы, скорее всего, ответом, что имена собственные вообще легче забываются, чем какое-либо другое содержимое памяти. И стал бы приводить правдоподобные причины такого их «преимущества», не подозревая даже о возможности иной обусловленности подобного нарушения процесса припоминания.
К обстоятельным занятиям феноменом временного забывания имен меня подтолкнуло наблюдение определенных деталей, которые удалось довольно четко выделить, хотя и не во всех, а лишь в отдельных случаях. В них, правда, имело место не только забывание, но и ошибочное припоминание. Человеку, пытающемуся вспомнить выпавшее из памяти имя, на ум приходят другие – подменные — имена, которые, пусть и сразу же признаются неправильными, тем не менее с завидным упорством снова и снова лезут в голову. Процесс, который был призван привести к искомому имени, оказался как бы смещенным и ведущим поэтому к ошибочной замене. После этого я исходил из предположения, что этот сдвиг представляет собой не акт психического произвола, а движение по закономерному и вполне просчитываемому пути. Иначе говоря, я допустил, что эрзац-имя или имена находятся в доступной исследованию связи с разыскиваемым именем, и надеюсь, если заладится, ее установить, а тем самым прояснить и ход забывания имен.
В отобранном мною в 1898 г. для анализа примере из памяти выпала фамилия мастера, создавшего в соборе городка Орвието великолепные фрески с изображением Страшного суда. Его фамилию я тщетно и силился припомнить. Вместо нужной – Синьорелли – в памяти назойливо всплывали фамилии двух других художников – Боттичелли и Больтраффио, но их моя способность судить немедленно и решительно отвергала как неподходящие. Когда же кто-то посторонний подсказал мне правильный ответ, я сразу же и не колеблясь принял его. Исследование того, под какими воздействиями и по каким ассоциативным путям воспроизведение фамилии сместилось с Синьорелли на Боттичелли и Больтраффио, привело к следующим выводам:
а) Причину выпадения фамилии Синьорелли из моей памяти не нужно искать ни в ее своеобразии, ни в психических особенностях контекста, в который она была включена. Позабытая, она была мне так же хорошо знакома, как и одна из эрзац-фамилий (Боттичелли), и гораздо лучше известна, чем вторая подмена – Больтраффио. О ее обладателе я едва ли мог сообщить что-то, кроме его принадлежности к миланской школе живописи. Контекст же, в котором произошло забывание, представляется