Мои десять минут истекли. Скотт зовет из врат. Не пойду! Мне не вынести – только не последний ужас Запределья, когда за завесой движутся эти штуки и орут эти ужасные трубы…
Не пойду, я тебе сказал! Скотт, нет – мне не вынести! Тебе не выбраться, вот и все. Ты умрешь – я сказал тебе, что не пойду! Тебе меня не заставить – прежде я разобью врата!.. Что? Нет! Нет, ты не… ты этого не сделаешь! Скотт! Не надо, не надо… Боже, он выходит…»
Это последняя запись в дневнике, который полиция обнаружила открытым на столе Эдмонда. После того как раздался ужасающий вопль, а потом из-под двери квартиры медленно потекла красная жидкость, на месте оказались два офицера из патрульной машины.
Тело Пола Эдмонда нашли у двери. Голова и плечи лежали в расширяющейся багровой луже.
Неподалеку валялась перевернутая медная жаровня, а по ковру были рассыпаны хлопья белого вещества. Окоченевшие пальцы Эдмонда крепко сжимали объект, о котором с тех пор не умолкают споры.
Этот объект поразительно хорошо сохранился, принимая во внимание его природу. Он частично покрыт странной сероватой слизью, а его челюсти плотно стиснуты. Зубы страшно изуродовали горло Эдмонда и перерубили сонную артерию.
Необходимость в дальнейших поисках пропавшей головы Кеннета Скотта отпала.
Охота
Элвин Дойл вошел в Дом волшебника с тупоносым короткоствольным пистолетом в кармане, замышляя убийство.
Судьба благоволила ему: он смог выследить своего кузена Уилла Бенсона до того, как на его след вышли душеприказчики старого Андреаса Бенсона. Фортуна была на его стороне и теперь. Хижина Бенсона стояла в небольшом ущелье, в двух милях от городка Монкс-Холлоу, и по ночам суеверные горожане не совали туда нос.
Уилл Бенсон был ближайшим родственником покойного Андреаса Бенсона. В случае смерти Уилла Дойл становился наследником. Поэтому Дойл приехал в Монкс-Холлоу и, пряча пистолет, чтобы не вызвать подозрений, как бы невзначай расспросил о местонахождении своего кузена.
Уилл Бенсон жил отшельником, но, как рассказали Дойлу местные после пары кружек пива, это было еще полбеды. Они шепотом поведали, что ночами в своей хижине